"Эмма Герштейн. Мемуары " - читать интересную книгу автора

тогда мы ни о чем таком и не слыхивали.
Все это свидетельствует о повышенной нервозности Мандельштама. Он
пребывал в постоянном внутреннем движении. Отсюда и противоречивые отзывы о
его внешнем облике, трудноуловимом для статического портрета.
К тому же у Мандельштама было странное сложение. Я имею в виду
разительное несоответствие между нижней и верхней частями туловища. Очень
прямая и стройная спина с хорошо развернутыми плечами, изящный затылок,
правильной овальной формы голова - все это было посажено на разросшийся в
кости таз, очень заметный из-за неправильной постановки ног: пятки вместе,
носки врозь. Это создавало отчасти шаркающую, отчасти и вовсе не поддающуюся
определению походку. Может быть, знаменитая запрокинутая голо ва
Мандельштама, производящая впечатление подчеркнутой гордости, была связана с
этим недостатком. Эта привычка как бы устанавливала при ходьбе равновесие
всего корпуса.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К СТИХАМ

В Старосадском переулке в комнате отсутствующего брата Осипа Эмильевича
Мандельштамы встретили меня сурою. "Мы бедны, у нас скучно", - обиженно
произнес Осип Эмильевич. А Надя стала живописно изображать, как к ним
потянулись люди, принося дары - деньги или еду. Даже Клюев явился, как-то
странно держа в оттопыренной руке бутербродик, насаженный на палочку: "Все,
что у меня есть".
Если бы литературное имя Мандельштама не получило новый резонанс после
опубликования стихотворного цикла "Армения", вряд ли этот период безденежья
вызвал такое сочувствие в Москве. Даже я замечала по моим знакомым, что
атмосфера вокруг Мандельштама оживилась, особенно после продолжения
публикаций последних стихов в "Новом мире". Раньше А. А. Осмеркин (художник,
муж моей подруги Елены), слушая о моей дружбе с Мандельштамами, скептически
улыбался. "А, "до пятницы"?" - дразнил он меня прозвищем Осипа Эмильевича:
так он имел обыкновение просить взаймы деньги. Осмеркин рассказывал и другие
ходячие анекдоты о Мандельштаме, но теперь стал говорить о нем с уважением.
Он высоко оценил новое стихотворение Мандельштама "За гремучую доблесть
грядущих веков". Между прочим, он отозвался о последней строке "И меня
только равный убьет": "Тяжело как-то". Но строка не нравилась и самому
Мандельштаму. Когда он читал мне это стихотворение, он сказал, что не может
найти последней строки, и даже склонялся к тому, чтобы отбросить ее совсем.
Как ни странно, возвращение Мандельштама к стихам имело влияние и на
мою жизнь. Стихи звучали, вот в чем дело. Раньше я только знала от Нади, как
"Ося" читает свои стихи, ритмически разводя при этом руками, теперь его
голос сопровождал важные и второстепенные минуты нашей жизни, и от этого
повседневность приобретала новые краски и глубокую перспективу.
Особенное впечатление производило это преображение реальности в поэзию
в стихотворениях "Еще далеко мне до патриарха" и "Полночь в Москве...". Ведь
это все было на глазах. Появление трости с белым набалдашником, потому что у
Осипа Эмильевича начались головокружения и одышка на улице, и это
бестолковое времяпрепровождение безработного, бесцельные хождения по улицам
или по таким делам, как забрать выстиранное белье в китайской прачечной, и
вечная забота о дешевых папиросах, как бы не остаться без них на ночь, и
прикуриванья на улице у встречных. А московская летняя ночь в нанимаемой