"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

устаревшей, и в то же время таинственной жизнью. Так по крайней мере
казалось Гейльнеру, который, проклиная ежедневно и ежечасно Моисеево
Пятикнижие, все же упивался им, находя в нем больше жизни и души, нежели
иной прилежный зубрила, затвердивший все глаголы и не делавший ошибок в
произношении.

А Новый Завет? Здесь все звучало нежней, прозрачнее, сердечнее, и хотя
язык его был менее древен, глубок и богат, но зато весь исполнен юношеского,
деятельного и в то же время мечтательного духа. А "Одиссея"? Из благозвучно
мощных, ровно и сильно льющихся строк ее поднималась, подобно белой округлой
руке русалки, весть о давно погибшей, но, совершенной по форме счастливой
жизни, то явственно ощутимой в какой-нибудь смело и грубовато очерченной
сцене, то мерцающей, как далекая мечта, как предчувствие чего-то
прекрасного, в отдельных словах и стихах.

Рядом с ними меркли или лишь тускло светили, как звезды второй
величина, историки Ксенофонт и Ливии.

С удивлением Ганс заметил, что его другу все представлялось в ином
свете, чем ему самому. Для Германа не существовало ничего отвлеченного, что
он не мог бы разрисовать в своем воображении самыми фантастическими
красками. А где это не получалось, он с отвращением отходил в сторону.
Математика была для него полным загадок коварным сфинксом, холодный и
злобный взгляд которого парализовал свои жертвы, и Герман обходил это
чудовище, делая большой крюк.

Странная это была дружба. Для Гейльнера - веселое развлечение, весьма
удобное, в какой-то мере даже комфортабельное, или просто каприз, для
Ганса - то гордо оберегаемое сокровище, то огромное, тяжкое бремя. До сих
пор Ганс посвящал вечерние часы занятиям. Теперь же почти ежедневно, как
только Герману надоедало зубрить, он шел к Гансу, отнимал у него книгу и
полностью завладевал другом. В конце концов, как Ганс ни любил Гейльнера, с
наступлением вечера его стало бросать в дрожь, и в обязательные для занятий
часы он удваивал свои усилия, торопясь использовать каждую минуту. Еще
мучительнее он переживал психическую атаку, которую Герман повел на его
прилежание.

- Это же крепостной труд! - разглагольствовал поэт. - Ты же занимаешься
без всякой охоты, не добровольно, только из страха перед учителями или перед
своим стариком. Что тебе от того, будешь ли ты первым или вторым учеником?
Я, к примеру, двадцатый, а не глупей вас, карьеристов.

Ганс в ужас пришел, впервые увидев, как Гейльнер обращается с
учебниками. Однажды он забыл свои книги в лекционном зале и, собираясь
подготовиться к уроку географии, попросил у Германа атлас. С содроганием он
обнаружил, что целые страницы замараны карандашом. Западное побережье
Пиренейского полуострова превратилось в гротескный профиль, нос которого
вытянулся от Опорто до Лиссабона, мыс Финистерре был украшен "завитыми
локонами, а мыс Сан-Висенти представлял собой кончик искусно закрученной
бородки. И так от карты к карте. Белая Обратная их сторона была вся