"Герман Гессе. Под колесами" - читать интересную книгу автора

- Уже многие годы, - громовым голосом вещал эфор в молельне, - наша
семинария не знала столь тяжелых наказаний. Заверяю вас, что я позабочусь о
том, чтобы и через десять лет вы помнили о нем. А для вас, всех остальных,
этот Гейльнер должен служить устрашающим примером.

Вся семинарская братия робко косилась на Германа, а он, бледный, гордо
выдержал взгляд эфора. Про себя многие восхищались им как героем дня, и все
же после отповеди, когда снова зашумели коридоры, он остался в одиночестве -
все сторонились его, точно прокаженного. Надо было проявить немалое
мужество, чтобы и в этот час не отшатнуться от друга.

Ганс Гибенрат его не проявил. Он чувствовал, что это его долг, и
страдал от собственной трусости. Не смея поднять глаз, глубоко несчастный,
он стыдливо жался по одиноким нишам. Его так и тянуло к другу, и он много
отдал бы, если бы можно было подойти к нему не заметно. Но семинарист,
наказанный карцером, еще долгое время слывет в монастыре отверженным. Все
знают, что за ним ведется особое наблюдение, общаться с ним опасно - это
может привести к дурным последствиям для смельчака, В своей пышной речи на
церемонии приема эфор говорил, что за благодеяния, кои государство оказывает
своим воспитанникам, оно требует от них суровой, беспрекословной дисциплины.
Ганс помнил это, и в борьбе между дружеским долгом и честолюбием последнее
одержало верх. Таков уж был его идеал; продвигаться вперед, отлично сдавать
экзамены, заставить всех говорить о себе, играть безусловно видную роль,
однако отнюдь не романтическую и опасную. Перепуганный, он отсиживался в
своем уголке. Вот выйти бы ему сейчас, набравшись храбрости! Но с каждой
минутой эта делалось все труднее и труднее, и не успел Ганс оглянуться, как
уже стал предателем.

Гейльнер, конечно, заметил это. Страстный юноша видел, как его
сторонятся семинаристы, и даже понимал их, но ведь на Ганса он так
рассчитывал! Все его беспредметные жалобы и стенания были смехотворным
пустяком по сравнению с тем, какую боль, какое возмущение он переживал
теперь. Бледный и надменный, он на мгновение задержался, встретившись с
Гансом.

- Подлый ты трус, Гибенрат! Тьфу! - произнес он и отошел, тихо
насвистывая и засунув руки в карманы.

Хорошо, что другие мысли и занятия отвлекали в это время молодых людей.
Два дня спустя после этого происшествия выпал первый снег затем наступили
ясные морозные дни, когда так славно поиграть в снежки, покататься на
коньках. Все вдруг заговорили о рождестве, о каникулах, ведь до них
оставалось так немного! На Гейльнера уже мало обращали внимания. А он,
молчаливый и гордый, с надменным выражением лица, ходил по коридорам, высоко
подняв голову, ни с кем не заговаривал и часто что-то записывал в свою
черную тетрадочку, на клеенчатом переплете которой было выведено: "Песни
монаха".

Нежными, фантастическими узорами застыл смерзшийся снег и иней на
ветвях дуба, ольхи, бука, ивы. С прудов доносился треск прозрачного льда.