"Иоганн Вольфганг Гете. Письма из Швейцарии. Часть Первая" - читать интересную книгу автора

счел меня достойным постепенно знакомиться все с лучшими и лучшими
произведениями, он притащил, с достаточно таинственным видом, ящик, который,
когда его открыли, обнаружил написанную во весь рост Данаю, принимающую
золотой дождь в свое лоно. Я был поражен роскошным телосложением, красотой
расположения и позы, величественной нежностью и одухотворенностью столь
чувственного предмета, и все же я только созерцал. Все это не возбуждало во
мне восторга, радости, невыразимого блаженства. Мой друг, который перечислял
мне целый ряд достоинств этой картины, из-за собственного восторга не
замечал моей холодности и радовался случаю разъяснить мне преимущества
картины. Вид ее меня не осчастливил, он меня обеспокоил. "В чем же тут дело?
- говорил я сам себе.- В каком же особом положении находимся мы, люди,
ограниченные своей будничной жизнью?" Мшистая скала, водопад надолго
приковывают мой взор, я знаю их наизусть; впадины и выпуклости, свет и тень,
цвет, полутона и рефлексы - все предстает моему духовному оку, и лишь только
я этого пожелаю, все снова столь же живо возникает передо мною благодаря
счастливой способности воспроизведения. Но здесь, перед величайшим созданием
природы,- перед человеческим телом, созерцая связь и согласованность его
сложения, я получаю только самое общее понятие, которое, в сущности, и
непонятно. Мое воображение не может представить себе это чудное строение с
достаточной ясностью, а когда оно мне явлено в искусстве, я не в силах ни
что-либо при этом почувствовать, ни судить об этой картине. Нет! Я не хочу
дольше пребывать в тупом состоянии, я хочу запечатлеть в себе образ человека
так, как во мне запечатлены образы виноградных гроздей и персиков. Я
заставил Фердинанда выкупаться в озере. Как чудесно сложен мой друг! Какая
равномерность всех частей! Какая полнота формы, какой юношеский блеск!
Сколько пользы получил я от того, что обогатил свое воображение этим
совершенным образом человеческой природы! Отныне я буду населять леса, луга
и горы столь же прекрасными образами; его я вижу в образе Адониса,
преследующего вепря, его же - в образе Нарцисса, любующегося своим
отражением в ручье. Однако мне еще недостает Венеры, его удерживающей,
Венеры, оплакивающей его смерть, прекрасной Эхо, бросающей, прежде чем
исчезнуть, последний взгляд на похолодевшего юношу. Я твердо решил, чего бы
это мне ни стоило, увидеть девушку в природном состоянии, так же, как я
увидел своего друга. Мы приехали в Женеву. "Неужели,- думал я,- нет в этом
большом городе девушек, которые за известную цену отдаются мужчине! Я
неужели не найдется среди них ни одной, которая обладала бы достаточной
красотой и готовностью, чтобы доставить праздник моим глазам?" Я стал
нащупывать почву, заговорив с наемным слугой, который, однако, лишь медленно
и осмотрительно шел мне навстречу. Конечно, я ему не выдал своего намерения;
пускай он думает обо мне что хочет,- ведь приятнее же показаться кому-нибудь
порочным, чем смешным. Он повел меня вечером к старой женщине. Она приняла
меня с большой осторожностью и сомнениями: всюду, говорила она, в
особенности же в Женеве, опасно оказывать услуги молодежи. Я тотчас же
объяснил ей, какого рода услугу я от нее требую. Я удачно сочинил целую
историю, и мы как ни в чем не бывало разговаривали. Я, мол, художник,
рисовал ландшафты, которые я отныне хочу возвысить до ландшафтов героических
фигурами прекрасных нимф. Я говорил ей удивительнейшие вещи, которых ей,
вероятно, ввек не приходилось слышать. Она на это качала головой и уверяла:
трудно мне, дескать, угодить. Честная девушка нелегко на это согласится, это
мне обойдется недешево, ну, там видно будет. "Как,- воскликнул я,- честная