"Иоганн Вольфганг Гете. Письма из Швейцарии. Часть Первая" - читать интересную книгу автора

девушка отдается за сходную цену чужому мужчине?" - "Еще бы!" - "И не хочет
явиться обнаженной перед моими глазами?" - "Отнюдь! На это требуется большая
решимость".- "Даже если она прекрасна?" - "Даже тогда. Одним словом,
посмотрю, что я смогу, для вас сделать. Вы - скромный, хорошенький молодой
человек, для которого стоит постараться".
Она потрепала меня по плечу и по щекам: "Да,- воскликнула она,-
художник! Видно, так и есть, ибо вы недостаточно стары и знатны, чтобы
нуждаться в такого рода сценах". Она назначила мне прийти на следующий день,
и мы на этом расстались.

Я не могу не пойти сегодня с Фердинандом в одно большое общество, а
вечером меня ожидает мое приключение. Какой же это будет контраст! Я заранее
знаю это проклятое общество, где старые женщины требуют, чтобы с ними
играли, молодые, чтобы с ними любезничали, где сверх того нужно выслушивать
ученого, оказывать почтение духовной особе, уступать место дворянину, где
столько свечей, и дай бог, чтобы они освещали хотя бы одну сносную фигуру,
которая к тому же спрятана за варварским нарядом. Неужели мне придется
говорить по-французски, на чужом языке? А это всегда, как ни вертись, значит
быть смешным, потому что на чужом языке можно выражать только пошлости,
только грубые оттенки и к тому же запинаясь и заикаясь. Ибо чем отличается
дурак от остроумного человека, как не тем, что последний умеет быстро, живо
и самобытно подхватить все, что есть неуловимого, нежного и вместе с тем
уместного в настоящее мгновение, и умеет это выражать с легкостью, в то
время как первый, совершенно так же, как мы это делаем, говоря на
иностранном языке, принужден всякий раз довольствоваться общепринятыми,
стереотипными оборотами. Сегодня я в течение нескольких часов спокойно буду
выносить все дешевые остроты в предвидении той необычной сцены, которая меня
ожидает.

Приключение мое сейчас уже позади, оно удалось всецело согласно моим
желаниям, свыше моих желаний, и все-таки я не знаю, радоваться ли мне этому
или себя за это порицать. Разве мы не созданы для чистого созерцания
красоты, для того, чтобы бескорыстно творить добро? Не бойся ничего и
выслушай меня. Мне не в чем себя упрекать; то, что я видел, не вывело меня
из равновесия, но мое воображение распалено, моя кровь горит. О, если бы
только я уже стоял перед ледяными громадами, чтобы снова остыть! Я украдкой
бежал из общества и, завернувшись в плащ, не без волнения прокрался к
старухе. "Где же ваша папка?" - воскликнула она.- "Я на этот раз ее не
захватил. Я собираюсь нынче штудировать одними глазами".- "Вам, верно,
хорошо платят за ваши работы, раз вы можете позволить себе такие дорогие
этюды. Сегодня вы дешево не отделаетесь. Девушка требует, а мне за мои
старания вы уж меньше не дадите. (Ты простишь мне, если я умалчиваю о цене.)
Зато и услуги получите вы такие, какие вы только можете пожелать. Надеюсь,
вы похвалите меня за мои заботы: такого пиршества для глаз вам еще
отведывать не приходилось, а... прикосновения - даром".
Тут она меня ввела в маленькую очень мило меблированную комнату; пол
был покрыт чистым ковром, в каком-то подобии ниши стояла очень опрятная
кровать, в головах ее - туалет с большим зеркалом, а в ногах - тумбочка с
канделябром, в котором горели три прекрасных, светлых свечи. И на туалете
горели две свечи. Потухший камин успел прогреть всю комнату. Старуха