"Василий Семенович Гигевич. Помни о доме своем, грешник " - читать интересную книгу автора

получится и все добром закончится, и за это ее, а может, и еще по какой-то
причине (об этом я тогда не задумывался) одевали, кормили кто чем мог:
оладьями, щами, бульоном, молоком, а если под богатую руку, то даже и
шкваркой, и в том, кто сытнее накормит Евку, был свой шик, как свой шик был
когда-то у житивцев, еще до моего появления, и в том, кто лучше встретит
старцев, - таким образом я тогда знал: белый свет вращался и будет
вращаться не вокруг хаты, не вокруг нашего двора и даже не вокруг Житива,
нет, он вращается, как и до сих пор который уже год вращался по своим
законам в неизменной вечной карусели, как снег в метель, - все Житиво
вместе с Житивкой и бором, вместе с той же Евкой и ее захватанными картами
- все это ежесекундно, ежечасно носится вокруг огромных многоэтажных
счастливых, веселых заасфальтированных городов, в которых, конечно же, нет
и быть не может деревенской грязи, поросячьего виска, коров и тех же
маленьких беспомощных Евок с картами, тех же озабоченных вечной работой
житивцев, у которых корявые, скрюченные от работы пальцы, которые не умеют
одевать белые сорочки и красивые галстуки, которые даже говорить
по-городскому и о городском не умеют, а только о своем, деревенском,
словом, в тех далеких городах есть все то новое, блестящее и грохочущее,
чего нет в Житиве, а города еще быстрее носятся вокруг центра Земли, вокруг
той наклонной оси, которую когда-то на уроке показывал Гаевский, а круглая,
словно мяч, Земля еще быстрее летит-несется вокруг огромного огненного
светила и вместе с ним, бездушным огненным светилом, летит вокруг еще более
крупного ядра галактики, той громадной галактики, которая одной из
множества песчинок улетает неизвестно куда от такой же песчинки-галактики,
и чем дальше, тем быстрее в черной, как сажа, бездушной бездне, которую
называют космосом и которая, как потом объяснял мне Олешников, является
праматерией, основой всего живого и мертвого, тем пустым, однако загадочным
нолем, без которого не могут обойтись не только математики, но и вся
природа, потому что, оказывается, эта пустая бездушная бездна делится на
что-то и античто-то, на эту и иную сторону реальности, которую мы привыкли
видеть, слышать, ощущать, чувствовать, и уже как итог этого разделения (по
чьей воле и чьей подсказке? - об этом я почему-то забыл спросить у
Олешникова, а теперь уже не спрошу никогда) в мире появились ядра, атомы,
звезды, деревеньки тихие, города шумные, леса и реки, эта маленькая
беспомощная Евка, и даже я сам, который, как думалось тогда, только ради
того и появился в этой вертящейся карусели, чтобы навести здесь порядок или
хотя бы разобраться, откуда или с чего начинается отсчет, чтобы потом было
легче понять, куда же нас все время несет и что меня ожидает тогда и там,
когда навсегда оставлю я не только Житиво, но и вообще все на свете: и
ядра, и атомы, и звезды, и планеты далекие, на которых, возможно, стоят
такие же или почти такие же Житива и города.
...То, что тогда и там я буду существовать, в этом я был уверен, как
был уверен, что дважды два - четыре.
И не потому я был уверен, что каждую весну житивцы справляли большой
праздник, - еще в середине зимы начиналась подготовка к нему, даже когда за
двойными окнами блестел толстый холодный снег, в моей душе сама собой
рождалась мечта о белом горячем песке на берегу Житивки, в котором так
хорошо согреться после купания, мечталось еще, глядя на снег, о зеленой
пуще за Житивкой, которая неизвестно где начиналась и неизвестно где
заканчивалась и в которой кого и чего только нет: и страшные волки, и