"Владимир Гиляровский. Мои скитания" - читать интересную книгу автора

которое, может быть, и названия не имело. И вернулся непроходимыми лесами
оттуда в Нов-город какой-нибудь поселенец и рассказывает, как туда
добраться.
- Волок да волок, волок да волок, а там и жилье. И невольно остается в
памяти слушающего музыка слов, и безымянное жилье стало: - Вологда.
- Волок да волок...

x x x

Родился я в глухих Сямских лесах Вологодской гу-бернии, где отец после
окончания курса семинарии был помощником управляющего лесным имением графа
Ол-суфьева, а управляющим был черноморский казак Петро Иванович Усатый, в
40-х годах променявший кубанские плавни на леса севера и одновременно
фамилию Усатый на Мусатов, так, по крайней мере, адресовали ему пись-ма из
барской конторы, между тем как на письмах с Кубани значилось Усатому. Его
отец, запорожец, после разгрома Сечи в 1775 г. Екатериной ушел на Кубань,
где обзавелся семейством и где вырос Петр Иванович, уча-ствовавший в
покорении Кавказа. С Кубани сюда он при-был с женой и малолетней дочкой к
Олсуфьеву, тоже участнику кавказских войн. Отец мой, новгородец с
Бе-лоозера, через год после службы в имении, женился на шестнадцатилетней
дочери его Надежде Петровне.
Наша семья жила очень дружно. Отец и дед были за-взятые охотники и
рыболовы, первые медвежатники на всю округу, в одиночку с рогатиной ходили
на медведя. Дед чуть не саженного роста, сухой, жилистый, носил всегда свою
черкесскую косматую папаху и никогда ника-ких шуб, кроме лисьей,
домоткацкого сукна чамарки и гру-бой свитки, которая была так широка, что ей
можно бы-ло покрыть лошадь с ногами и головой.
Моя бабушка, Прасковья Борисовна, и моя мать. На-дежда Петровна, сидя
по вечерам за работой, причем ма-ма вышивала, а бабушка плела кружева, пели
казачьи песни, а мама иногда читала вслух Пушкина и Лермон-това. Она и сама
писала стихи. У нее была сафьянная тетрадка со стихами, которую после ее
кончины так и не нашли, а при жизни она ее никому не показывала и чи-тала
только, когда мы были втроем. Может быть она со-жгла ее во время болезни? Я
хорошо помню одно из сти-хотворений про звездочку, которая упала с неба и
погиб-ла на земле.
Дед мой любил слушать Пушкина и особенно Рылеева, тетрадка со стихами
которого, тогда запрещенными, была у отца с семинарских времен. Отец тоже
часто читал нам вслух стихи, а дед, слушая Пушкина, говаривал, что Дмитрий
Самозванец был, действительно, запорожский ка-зак, и на престол его посадили
запорожцы. Это он слы-шал от своих отца и деда и других стариков.
"Бежал в сечь запорожскую
Владеть конем и саблей научился...".
Бывало читает отец, а дед положит свою ручищу на книгу, всю ее закроет
ладонью, - и скажет:
- Верно! - и начнет свой рассказ о запорожцах. Много лет спустя,
будучи на турецкой войне, среди кубанцев-пластунов, я слыхал эту
интереснейшую легенду, переходившую у них из поколения в поколение,
подтвер-ждающую пребывание в Сечи Лжедимитрия: когда на ко-ронацию Димитрия,
рассказывали старики-кубанцы, при-были наши запорожцы почетными гостями, то
их распо-ложили возле самого Красного крыльца, откуда выходил царь. Ему