"Владимир Гиляровский. Мои скитания" - читать интересную книгу автора

шестнадцать пудов. Обе пули попали в сердце. Меня поздравляли, целовали,
дивились на меня мужики, а я все еще не верил, что именно я, один я, убил
медведя!
Но зато ни один триумфатор не испытывал того, что ощущал я, когда ехал
городом, сидя на санях вдвоем с громадным зверем и Китаевым на козлах. Около
гимна-зии меня окружили товарищи, расспросам конца не бы-ло, и потом как я
гордился, когда на меня указывали и говорили: "Медведя убил!" А учитель
истории Н. Я. Соболев на другой день, войдя в класс, сказал, обращаясь ко
мне:
- Здравствуй, ушкуйник! Поздравляю! Так и пошло - ушкуйник. Да только
не надолго! Ушкуйник-то ушкуйником, а вот кто такой Никитуш-ка Ломов, -
заинтересовало меня. Когда я спросил об этом Николая Васильева, то он сказал
мне: "Погоди, узнаешь!" - И через несколько дней принес мне запре-щенную
тогда книгу Чернышевского "Что делать?".
Я зачитался этим романом. Неведомый Никитушка Ломов, Рахметов, который
пошел в бурлаки и спал на гвоздях, чтобы закалить себя, стал моей мечтой,
моим вто-рым героем. Первым же героем все-таки был матрос Китаев.

x x x

Матрос Китаев. Впрочем, это было только его дере-венское прозвище,
данное ему по причине того, что он долго жил в бегах в Японии и в Китае. Это
был квадрат-ный человек, как в ширину, так и вверх, с длинными, огромными и
обезьяньими ручищами и сутулый. Ему бы-ло лет шестьдесят, но десяток мужиков
с ним не мог сладить: он их брал, как котят и отбрасывал от себя да-леко,
ругаясь неистово не то по-японски, не то по-китай-ски, что, впрочем, очень
смахивало на некоторые и рус-ские слова.
Я смотрел на Китаева, как на сказочного богатыря, и он меня очень
любил, обучал гимнастике, плаванию, лазанью по деревьям и некоторым
невиданным тогда при-емам, происхождение которых я постиг десятки лет
спустя, узнав тайны джиу-джитсу. Я, начитавшись Ку-пера и Майн-Рида, был в
восторге от Китаева, перед ко-торым все американские герои казались мне
маленькими. И, действительно, они били медведей пулей, а Китаев ре-зал их
один на один ножом. Намотав на левую руку ов-чинный полушубок, он выманивал,
растревожив палкой, медведя из берлоги, и когда тот, вылезая, вставал на
зад-ние лапы, отчаянный охотник совал ему в пасть с левой руки шубу, а ножом
в правой руке наносил смертельный удар в сердце или в живот.
Мы были неразлучны. Он показывал приемы борьбы, бокса, клал на ладонь,
один на другой, два камня и уда-ром ребра ладони разбивал их или жонглировал
бревна-ми, приготовленными для стройки сарая. По вечерам рас-сказывал мне о
своих странствиях вокруг света, о жизни в бегах в Японии и на необитаемом
острове. Не врал старик никогда. И к чему ему врать, если его жизнь бы-ла
так разнообразна и интересна. Многое, конечно, из его рассказов, так
напоминавших Робинзона, я позабыл. Бы-товые подробности японской жизни меня,
тогда искавше-го только сказочного героизма, не интересовали, а вот историю
его корабельной жизни и побега я и теперь пом-ню до мелочей, тем более, что
через много лет я встретил человека, который играл большую роль в судьбе
Китаева во время самого разгара его отчаянной жизни.
Надо теперь пояснить, что Китаев был совсем не Ки-таев, а Василий Югов,
крепостной, барской волей сдан-ный не в очередь в солдаты и записанный под