"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

физического замешательства. Неподвластности мне моего же тела. Потом вдруг
мне подумалось, что на шум пульсирующей в моих висках крови могут сбежаться
гебисты. Захотелось скрыться, но, заколдованный страхом и возбуждением, я с
места не двинулся.
-- Иди! -- позвала Натела. -- Иди же ко мне...
Наконец я зашевелился, но никуда не убежал. Наоборот, вступил на
лестницу и полез вверх. Достигнув площадки, пригнул под потолком голову,
чтобы выпрямить ноги. Натела быстро прильнула к моей груди, как если бы
делала это не впервые, и подняла глаза.
Она дрожала, и взгляд у неё был кротким. Потом шепнула:
-- Любишь меня? -- и дохнула глубоко изнутри горячим и влажным
воздухом, пахнувшим грудным младенцем.
Я не ответил. Не знал - как.
Вместо слов в сознании вспыхнуло резкое желание дотронуться до её
переполненных кровью артерий. Так я и сделал: раскрыл ладони и осторожно
приложил их сердцевинами к тугим сосудам. Одну - на шею, а вторую - на сгиб
за коленом. Почувствовал как наливается в артериях горячая кровь и рывками
выплёскивается вовнутрь её накалявшейся и твердевшей плоти.
Этого ощущения близости к женской крови мне сразу же оказалось
недостаточно, и, оттянув ей голову за волосы, я впился губами в набухшую
жилу под ухом.
Тело её содрогнулось и вытолкнуло из себя жалобный стон.
Испугавшись этого звука, я отпрянул и ладонью перекрыл Нателе рот.
Теперь уже кровь просачивалась и в помутившиеся белки её глаз. А зрачки
стали тонуть в густеющей влаге.
-- Тихо! -- повелел я ей и огляделся.
Она оттолкнула мою ладонь, и, жадно хватив ртом воздух, выдохнула его
на меня вместе с прежними словами:
-- Любишь меня?
Я ответил что знал:
-- Ты хорошо пахнешь. Молоком.
Эта фраза раздразнила её. Задрав шёлковую блузку, она обнажила груди,
обхватила одною рукой левый сосок, а другою порывисто пригнула к нему мою
голову. Синие жилы, сбегавшиеся к соску, пульсировали и изнемогали от
распиравшего их давления. Одна из них, самая толстая, начиналась у ключицы.
Я обхватил её зубами у истока и не спеша стал скользить вниз, к
пылавшему жаром устью. Сосок был твёрд и нетерпелив. Я полоснул по нему
языком сперва осторожно, чтобы не обжечься, но, охладив его своею влагой,
начал тискать его губами. Потом открыл рот шире и принялся медленно
заманивать сосок в горло. Он тыкался в нёбо и трепетал от желания извергнуть
мне в глотку кипящую струю из молока и крови.
Как живой, подрагивал на шнурке передо мной чёрный камушек с белыми
прожилками и глубокими царапинами.
Попытавшись прокрасться взглядом в одну из трещинок, я зажмурился:
камень располагался слишком близко - и в глазах возникла боль.
Тотчас же где-то в затерявшихся глубинах моего существа всполошилось
издавна дремлющее там, но неподвластное сознанию блаженное чувство моей
невычлененности из всего живого. Чувство это, как всегда, было мимолётным,
но настолько сильным, что каждый раз я вздрагивал от мысли, будто именно оно
таит в себе и оберегает от объяснения некую опасную тайну моего