"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

евангелие, которое начётчики отказались в своё время включить в Библию и
которое приписывалось близнецу Иисуса Христа. Фоме.
Господин писатель осведомился у товарища учёного: О чём же именно
говорится в этом евангелии? Последний зачитал на память несколько пассажей,
лишённых всякого смысла, как лишены его любые библейские пассажи.
Под смех собравшейся вокруг собеседников толпы директор петхаинского
музея воспроизвёл следующую белиберду:
"Ученики спросили Иисуса: Скажи нам, какой будет всему конец? Иисус
ответил: Нашли ли, однако, начало, что ищите конец?! Ибо где начало есть,
там будет и конец. Блажен, кто определит место своё в начале, ибо он увидит
и конец, и не будет ему кончины во веки веков".





28. Если кто-нибудь умён, но прислушивается к народу...


С Нателой я больше не общался, но до её переселения в Квинс слышал о
ней постоянно. Хотя жизнь в Штатах напичкана таким количеством фактов, что
слухам не остаётся в ней места, о Нателе - вдали от неё - петхаинцы
сплетничали и злословили даже чаще, чем на родине.
Фактам они и прежде предпочитали слухи, предоставляющие роскошь
домысливать их и выбирать "нужные". Но в Америке потребность в злой сплетне
об Элигуловой оказалась особенно острой. Подобно любому народу, петхаинцы
всегда признавали, что в насилии над человеком нет ничего неестественного и
что страдание чередуется в жизни только со скукой.
В Нью-Йорке, однако, их оглушила и подавила бешеная скорость этого
чередования - и поэтому Натела Элигулова в незабытом Петхаине стала для них
тем символом, который, помимо замечательного права быть несправедливыми и
жестокими, приносил им убаюкивающую радость по-домашнему ленивой частоты
раскачивания маятника жизни между пустотой и болью.
Горше всего их оскорбляло то, что, хотя в Америке жили они, не Натела,
- везло по-прежнему ей. Вскоре после моего прибытия в Нью-Йорк пришло
известие, что - как и предсказывал доктор - Сёма "Шепилов", романтик,
обвинил, наконец, Нателу в убийстве его отца и брата, накинулся на неё с
охотничьим ножом, но в потасовке с женой сам же на нож горлом и напоролся.
Рана оказалась серьёзной, и жизнь его повисла на волоске.
Через три дня волосок оборвался . То есть, получается, ей опять
повезло, ибо если даже всё и было так, а не наоборот, как считали некоторые,
если даже она и не планировала зарезать супруга по наказу Абасова, то,
конечно же, оборванный волосок устраивал её уже больше необорванного. Кому,
мол, хочется жить со своим потенциальным убийцей или допускать, что он не
убит?
Потом пришли другие известия.
Утверждали, что Элигулова завела себе огромного петуха. Цветистого, как
юбка курдянки, и наглого, как Илья-пророк. Подобно хозяйке, этот петух
брезговал не только евреями, но всеми, кто не принадлежал к должностным
лицам. Раз в неделю, в субботний канун, Натела подрезала ему когти, а