"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

Хотя ощущения, навеянные галантерейщицей, были сейчас кощунственны,
останавливать их я не сумел бы. А потому и не стал. Единственное - попытался
нащупать в себе кнопку быстрой промотки.
Между тем, полуобернувшись к гробу, Амалия опрыскивала одеколоном уже и
Нателу.
-- Перестань! -- рявкнул я. -- Довольно брызгаться!
В моём организме прокручивалась сцена с обнажённой грудью, к которой
притянула меня смуглянка, но глаза мои видели другое: траурная колонна
впереди застопорилась, и наш с Нателой и Амалией "Додж" вынужден был застыть
на перекрёстке. Это оказалось некстати, поскольку я надеялся, что с быстрой
ездой скорее удастся выкурить из пикапа итальянские пары. А вместе с ними -
из себя - галантерейщицу.
Машины, однако, застряли надолго.
-- Слушай! -- окликнул я Амалию. -- Если верить Занзибару, ты знаешь
дорогу на кладбище. Мы тут застряли, если нет другой дороги.
-- Конечно, есть. Не по шоссе, а задворками, -- сказала Амалия. --
Кортасар как раз и велел мне ехать с мистером Занзибаром другой дорогой. Это
быстрее на полчаса, но Кортасар хотел, чтобы за это время... Я уже сказала
тебе! Надо ехать прямо. Не за ними, а прямо.
-- Да, так лучше, -- сказал я. -- Тем более, что нам - с гробом - не
пристало быть в хвосте. А если приедем на кладбище раньше других, то так
ведь оно и быть должно, а? Идиоты! -- кивнул я на петхаинцев передо мной. --
Каждый норовит попасть на кладбище раньше других! Не догадались пропустить
нас вперёд! Я же не о себе, я о Нателе! Надо же уважить её хотя бы сейчас!
-- Конечно, -- согласилась Амалия. -- Мисс Натела умерла, потому что
была хорошая. У нас говорят - хорошие умирают рано, потому что им тут делать
нечего: никакого удовольствия! Я её очень уважала, но она мне говорила, что
её свои не уважают. А я сейчас жалею, что забыла сказать ей, что очень её
уважаю... Ой! -- и она шлёпнула себя по щеке. -- Я забыла сказать ей ещё
что-то: она ведь меня спросила - кто в Сальвадоре лучший поэт. И я ведь
специально узнавала у Кортасара, но забыла ей сказать. Это у меня от
беременности...
-- А она говорила, что её свои не уважают, да?
-- А что тут сомневаться? Я обмыла её - и никто цента не дал. Она бы
дала, если б могла. Но мне не надо: главное, что она чистая...
Я резко вывернул руль и налёг на газ. Пикап взревел, затрясся и
рванулся вперёд, в узкий боковой пролёт между домами. Бермудская смуглянка
уже тянула меня к плюшевому дивану за прилавок, но, пытаясь выскользнуть из
её объятий и отвлечь себя от неё, я бросил взгляд за плечо, на гроб.
Мне, однако, почудилось, будто Натела лежит в гробу нагая.
Потом вдруг я представил себе, что над нею, очень белой, совершенно
нагая же склонилась смуглокожая Амалия и, притираясь к трупу своим
громоздким плодом, сливает себе на живот из кружки тонкую струю мыльной
воды. Струя сбегает по её животу и растекается по мёртвой Нателиной плоти,
которую Амалия медленно поглаживает скользящей ладонью.
Тотчас же отряхнувшись от этой сцены, я испытал приступ гнетущей вины
перед Нателой за то, что увидел её без покрытия.
Стало стыдно и перед Амалией: она старалась, чтобы Натела ушла туда
чистая, а я осквернил даже её вместе с плодом. Чем же я лучше Занзибара,
который из любопытства готов был трахнуть беременную бабу в синагоге. Хуже -