"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

в пикапе с гробом?! Выложил, подлец, даже деньги, хотя и ноет, будто сидит
без гроша! Нет чтобы подкинуть девушке за её труды перед Нателой! Сам ведь и
сказал он нам с доктором и с Гиви, что Нателу нашу обмывала Амалия.
А они, доктор и Гиви, догадались ли подкинуть ей хотя бы они?! Я вдруг
обрадовался, что нашёл чем отличиться от них и даже покрыть свой стыд перед
Амалией. Вынул из кармана все деньги и протянул ей:
-- Положи себе.
-- Правда? -- засияла она, подвинулась ко мне вплотную и, опершись на
моё колено рукой, поцеловала под ухом. -- Я знала, что ты дашь деньги! Ты
очень хороший!
-- Ерунда, -- сказал я и смутился, тем более что Амалия снова обдала
меня итальянским ароматом.
Потом, повозившись в кошельке, она поднесла мне под нос сложенные в
щёпоть пальцы. Я глянул вниз и догадался, что это кокаин, хотя никогда его
прежде не видел. Испугался и вскинул глаза на ветровое стекло с Христом на
ниточке.
Машина шла по спуску.
-- Сейчас рассыплешь! -- шепнула Амалия. -- Тяни же!
Я запаниковал, но решил подождать, пока "Додж" скатится в подножие
горки.
-- Ну! -- не терпелось Амалии.
"Додж" докатился до намеченной мною черты - и я мощным рывком втянул
порошок в ноздрю. А потом спросил себя:
-- Зачем он мне нужен?
Амалия вернула руку на моё колено и ответила:
-- Я хочу, чтобы тебе стало хорошо.
Машина пошла уже в горку, и мне сразу же стало становиться хорошо:
нарастало состояние бездумности и невесомости. Внутри меня образовался
широкий простор, внушавший странное чувство вседоступности. Всё стало
казаться новым и восхитительным.
"Додж" уже не кашлял и не трясся - жужжал мягко и ровно, как заводная
игрушка. А распятый Христос, подвешенный к зеркальцу, покачивался
беззаботно, как на качелях.
Самое восхитительное случилось с Амалией. Не переставая быть собой, она
незаметно превратилась в благоухающую смуглянку из города Гамильтон. Те же
плавные жесты, тот же низкий голос и - главное - та же первозданная
эротическая бесхитростность.
Она стала говорить мне какие-то бесстыжие, но возбудительные слова, и
я, должно быть, отвечал, поскольку она добавляла ещё что-то. Постоянно
смеялась и льнула ко мне. Я потерял представление о времени. Как и всё вне
меня, оно стало густым. Даже машина пошла медленней. Потом она куда-то
свернула и завязла в пространстве.
В кабине стало темно, как в парфюмерной лавке с опущенными шторами.
Пропали, наконец, и звуки.
В моё расслабленное сознание пробивался только гладкий, пропитанный
одеколоном, шёпот. Он потом оборвался - и я почувствовал на губах прохладную
влагу: острый язык Амалии вонзился в мой рот и затрепыхал в нём, как рыба в
силках. Одновременно с этим её пальцы погрузились в волосы на моей груди, но
выпутались и заторопились вниз.
Язык Амалии выскользнул из моих зубов - и до меня снова донёсся её