"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу авторав пикапе с гробом?! Выложил, подлец, даже деньги, хотя и ноет, будто сидит
без гроша! Нет чтобы подкинуть девушке за её труды перед Нателой! Сам ведь и сказал он нам с доктором и с Гиви, что Нателу нашу обмывала Амалия. А они, доктор и Гиви, догадались ли подкинуть ей хотя бы они?! Я вдруг обрадовался, что нашёл чем отличиться от них и даже покрыть свой стыд перед Амалией. Вынул из кармана все деньги и протянул ей: -- Положи себе. -- Правда? -- засияла она, подвинулась ко мне вплотную и, опершись на моё колено рукой, поцеловала под ухом. -- Я знала, что ты дашь деньги! Ты очень хороший! -- Ерунда, -- сказал я и смутился, тем более что Амалия снова обдала меня итальянским ароматом. Потом, повозившись в кошельке, она поднесла мне под нос сложенные в щёпоть пальцы. Я глянул вниз и догадался, что это кокаин, хотя никогда его прежде не видел. Испугался и вскинул глаза на ветровое стекло с Христом на ниточке. Машина шла по спуску. -- Сейчас рассыплешь! -- шепнула Амалия. -- Тяни же! Я запаниковал, но решил подождать, пока "Додж" скатится в подножие горки. -- Ну! -- не терпелось Амалии. "Додж" докатился до намеченной мною черты - и я мощным рывком втянул порошок в ноздрю. А потом спросил себя: -- Зачем он мне нужен? Амалия вернула руку на моё колено и ответила: Машина пошла уже в горку, и мне сразу же стало становиться хорошо: нарастало состояние бездумности и невесомости. Внутри меня образовался широкий простор, внушавший странное чувство вседоступности. Всё стало казаться новым и восхитительным. "Додж" уже не кашлял и не трясся - жужжал мягко и ровно, как заводная игрушка. А распятый Христос, подвешенный к зеркальцу, покачивался беззаботно, как на качелях. Самое восхитительное случилось с Амалией. Не переставая быть собой, она незаметно превратилась в благоухающую смуглянку из города Гамильтон. Те же плавные жесты, тот же низкий голос и - главное - та же первозданная эротическая бесхитростность. Она стала говорить мне какие-то бесстыжие, но возбудительные слова, и я, должно быть, отвечал, поскольку она добавляла ещё что-то. Постоянно смеялась и льнула ко мне. Я потерял представление о времени. Как и всё вне меня, оно стало густым. Даже машина пошла медленней. Потом она куда-то свернула и завязла в пространстве. В кабине стало темно, как в парфюмерной лавке с опущенными шторами. Пропали, наконец, и звуки. В моё расслабленное сознание пробивался только гладкий, пропитанный одеколоном, шёпот. Он потом оборвался - и я почувствовал на губах прохладную влагу: острый язык Амалии вонзился в мой рот и затрепыхал в нём, как рыба в силках. Одновременно с этим её пальцы погрузились в волосы на моей груди, но выпутались и заторопились вниз. Язык Амалии выскользнул из моих зубов - и до меня снова донёсся её |
|
|