"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

обнадёживающе, но я решил проверить: Значит, я не подлец?
Это решать не мне, признался мозг; моё дело - рассуждения!
Потом я сделал странное движение: закинув голову вверх, стал удерживать
её как можно дальше от туловища, словно хотел оградить её от ответственности
оплачивать чужие пиры. Следующим движением завёл мотор и подался задом на
улицу.
Амалия не поняла жеста с отдалением мозга от плоти:
-- Злишься? Я же старалась...
Мне захотелось, чтобы её рядом не было:
-- Здесь ехать прямо?
-- У светофора направо. Не выезжай только на экспрессуэй!
Христос, сконфуженный, подрагивал на шнурке в такт трясущемуся "Доджу".
"Ученики спросили, - вспомнил я, - каков будет конец? Иисус сказал: Знаете
ли начало..."
Прямо передо мной образовался голубой "Бьюик" с глупым щитком в заднем
окне: "Горжусь сыном - почётным студентом Сиракузского университета!" Любая
попытка поделиться чувствами представлялась мне обычно незлостной блажью, но
в этот раз задыхавшийся от гордости "Бьюик" меня возмутил - и я налёг на
гудок.
-- Знаешь его? -- удивилась Амалия.
-- Да! -- выпалил я и загудел снова, потому что "Бьюик" перешёл на
прогулочную скорость. -- Это идиот!
"Идиот" поделился новым переживанием: высунул в окно средний палец.
Вся кровь, которою располагала моя плоть, ударила вверх, в отдалённую
от этой плоти голову. Откликнулась, однако, ступня: раздавила газовую педаль
и с лязгом поддала "Бьюику" в начищенный зад. Он заметался, но съезжать было
некуда: мешали деревья. Я поддал ему ещё раз - сильнее, и гордый родитель
почётного студента сперва жалобно взвизгнул, потом испуганно дохнул на меня
густым облачком дыма и рванулся вперёд, как ошпаренный поросёнок.
Я помчался за ним, но на перекрёстке он вдруг скрипнул и шмыгнул
вправо. Подумав о гробе с Нателой, поворачивать на скорости я не рискнул и
пролетел прямо. Сбавив ход, обернулся потом на Амалию. Она была невозмутима:
правой рукой поддерживала себе живот, а левой - голову Нателе.
-- Кретин! -- сконфуженно буркнул я.
Амалия пожала плечами, а я подумал, что она права: в кретинах удивляет
лишь то, что считаешь, будто сам умнее.
-- Я тоже кретин! -- признался я. -- И чего я за ним увязался!
-- Наоборот: надо было как раз ехать за ним до конца, -- спокойно
ответила Амалия. -- Я же говорила: сверни у светофора. А сейчас уже всё:
выскакиваешь на хайвей - и это плохо. Здесь нигде нет разворота.
-- Ты что? -- рассердился я. -- Нас ждут на кладбище!
-- А выхода нет, -- заявила Амалия. -- Надо - в Манхэттен.
"Додж" выскочил на шоссе и - подобно щепке в потоке воды - сдался
гудящей стихии мчавшихся в Манхэттен машин. Сковавшая меня паника обрела
осмысленность - и от этого стало хуже.
Я представил изумлённые лица петхаинцев, вылезающих на кладбище из
лимузинов и узнающих, что гроб ещё не прибыл, и пикап затерялся. Как это
затерялся?! То есть - мы тут приехали на похороны, а хоронить некого?! Не
может такого быть! А кто там за рулём? Он там один? А кто ещё? Куда же
всё-таки они могли деться?