"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

Возражали - правда, всуе - её родственники. Не исключено - из зависти.
Утратив терпение, они приволокли как-то Меир-Хаима к моему отцу, служившему
в общине третейским судьёй, и пожаловались, что зять позорит не только Зилфу
и её родню, но и весь Петхаин, ибо не умеет сопротивляться даже курдянкам.
Отец мой рассмеялся и рассудил, что если кому и позволено страдать из-за
эротической расточительности зятя, - то не родне и не Петхаину, а одной
только Зилфе. Поскольку же она не страдает, никаких мер против Меир-Хаима
принимать не следует; тем более что, согласно признанию самого певца, любит
он до беспамятства только жену и каждый раз изменяет ей по глупейшей
причине: при виде красоток в нём, оказывается, встаёт на дыбы какой-то
жуткий зверь, затмевающий ему рассудок и отключающий память о жене.
Когда Меир-Хаим объявил об этом во время третейского суда, отец мой
рассмеялся ещё громче, но, к удовольствию истцов, наказал обвиняемому
завязывать на указательном пальце красную бечёвку, которая в критический
момент напомнила бы ему о Зилфе и удержала от измены. Не согласившись с
формулировкой своей слабости как "измены", певец, тем не менее, обещал не
выходить из дому без бечёвки. Обещание сдержал, но бечёвка не спасала:
жуткий зверь оказывался всякий раз ловчее него, и Меир-Хаим, поговаривали,
сам уже сомневался в силе своей любви к Зилфе.
Но стоило ей оказаться в тюрьме, он перестал интересоваться женщинами,
а после известия о смерти жены случилось такое, чему поначалу не поверил
никто. Получив из тюрьмы Зилфину одежду и прочие принадлежности, Меир-Хаим
объявил, что хочет провести первые семь суток траура в одиночестве. Он
отослал дочь к своему брату Солу и заперся в квартире, не отзываясь даже на
оклики участкового. На третий день родственники Зилфы стали утверждать,
будто Меир-Хаим улизнул из города с заезжей шиксой, но брат и друзья
заподозрили неладное.
Правы оказались последние: когда, наконец, взломали дверь, его застали
мёртвым. Рядом с запиской, в которой он сообщал, что не в силах жить без
Зилфы, лежал серый морской камушек с проткнутым сквозь него чёрным шнурком.
Этот камушек с Зилфиной шеи Меир-Хаим велел в записке передать
пятнадцатилетней дочери Нателе, которой, по его мнению, предстояли нелёгкие
поединки со злыми духами.
Через двадцать четыре года, в Нью-Йорке, одна из петхаинских старушек,
прибиравших к похоронам труп Нателы Элигуловой, рассказала, что - весь уже
испещрённый порами - камушек этот, выпав у неё из рук когда она развязала
его на шее усопшей, раскрошился, как ломтик сухаря...





8. Беда стряслась не с ним, а с племянницей


После смерти родителей Натела так и осталась жить у дяди, аптекаря
Сола, зарабатывавшего на существование спекуляцией дефицитными лекарствами
из Венгрии. Хотя государственные цены на лекарства не менялись, он был
вынужден поднимать их ежегодно, чем - каждый по личным причинам - занимались
все тбилисские аптекари. В случае с Нателиным дядей причина заключалась в