"Нодар Джин. Повесть о смерти и суете" - читать интересную книгу автора

тяну руку к приёмнику и ищу Паваротти. Его нигде не было. Пришлось
довольствоваться другим тенором - Карузо. Из комментария диктора мне стало
известно, что "этот величайший певец вскроет сейчас трагедию и отчаяние
разлюбленного мужа". Вскрыть тот не успел ничего, потому что наш с Нателой
"Додж" вкатился наконец в тоннель - и захрипевшего в нём тенора пришлось
выключить.





50. Жизнь моя не стоит цента, оттого она дороже


Крохотные промежутки между манхэттенскими каньонами были густо
просыпаны ночными звёздами.
Как всегда при въезде в Манхэттен, у меня возникла уверенность в
осуществимости бессмертия. Причём - без санкции Бога, к которому нет и
надобности взывать среди небоскрёбов. Другое дело - петхаинские катакомбы,
где прошла моя прежняя жизнь, наполненная каждодневными попытками привлечь
Его внимание.
Я снова включил радио. Внезапную лёгкость духа мне захотелось
приправить негритянским блюзом. Вместо блюза "Чёрный канал" передавал дебаты
из ООН, где, по словам диктора, через полчаса завершалось заседание комиссии
по апартеиду. Диктор попросил не менять станции - подождать. Обещал, что
резолюция будет принята единогласно. Я не стал ждать - выключил. Надумал
напеть себе сам и вспомнил строчку из песни подмосковных рокеров: "Жизнь моя
не стоит цента, оттого она дороже!"
Тормознув на красном сигнале светофора, я увидел на перекрёстке дюжину
юных негров, которые всем своим видом внушали автомобилистам, что цент и
есть красная цена любой человеческой жизни. Вооружённые щётками на длинных
палках, они шмыгали между скопившимися машинами и, требуя взамен доллар,
чиркали ими по ветровым стёклам. От этого стёкла становились грязными, но
никто не осмеливался отказываться от услуг, подозревая, что чистильщики
оснащены не только пористыми губками.
Мне достался самый рослый. С такими тяжёлыми надбровьями и с таким
характерным выражением лица, что если бы пророк Моисей увидел его даже
мельком, шестую заповедь, о неубиении, он на своих скрижалях заклеил бы
толстым скотчем.
Прямо в глаза мне негр шлёпнул щёткой и сильно её придавил к стеклу. Из
губки потекла жижа, которую чистильщик размазал. Единственное оправдание
этой услуги пришлось усмотреть в том, что лицо его пропало из виду.
Ненадолго. Откинув вниз каменную челюсть, оно объявилось мне в окне и
скривилось в грозной улыбке:
-- Один доллар, сэр!
Я поспешно запустил руку в карман и обомлел: вспомнил, что все деньги
отдал Амалии. Так и сказал:
-- Деньги у Амалии.
Негр просунул челюсть в кабину и остался недоволен:
-- Амалия лежит в гробу, сэр!