"Наталия Гинзбург. Семейный беседы: Романы, повести, рассказы " - читать интересную книгу автора

- Не умеете вести себя за столом! С вами стыдно показаться на людях!
Окажись такие свиньи в Англии за табльдотом, вас тут же выставили бы вон.
К Англии отец питал чрезвычайное уважение, полагая ее образцом мировой
цивилизации.
За обедом он частенько перемывал косточки людям, с которыми встречался
в течение дня. Людей он судил очень строго, всех называл недоумками.
- Вот недоумок, - говорил он о ком-нибудь из своих новых знакомых, имея
в виду его умственные способности.
Помимо "недоумков" были еще "дикари". "Дикарем", в терминологии отца,
считался всякий невоспитанный, застенчивый, не умеющий одеваться, ходить в
горы, не владеющий иностранными языками человек.
Все, что в нашем поведении казалось ему недопустимым, квалифицировалось
как "дикость".
- Не будьте дикарями. Пора кончать с этой дикостью! - то и дело
покрикивал он. Под "дикостью" подразумевалось очень многое. Если мы в
городской обуви отправлялись в горы, заговаривали в поезде или на улице с
незнакомыми людьми, болтали с соседями, свесившись из окна, снимали туфли в
гостиной, клали ноги на калорифер, в походах жаловались на усталость, жажду
или натертые мозоли, брали с собой в горы вареную или жирную пищу и
салфетки - все это была "дикость".
В горы разрешалось брать лишь вполне определенные продукты - плавленый
сыр, джем, груши, крутые яйца, а пить можно было только чай, который отец
сам готовил на спиртовке. Он склонял над нею ежик своих рыжих волос, хмурил
густые брови и бортами куртки - только эту поношенную шерстяную куртку цвета
ржавчины с дырявыми карманами он и надевал в горы - прикрывал огонь от
ветра.
Во время наших вылазок под запретом были также коньяк и кусковой сахар,
поскольку их потребляют только "дикари"; нельзя было, например, завернуть и
позавтракать в каком-нибудь альпийском шале, это тоже "дикость". Столь же
"дико" было укрываться от солнца носовым платком или соломенной шляпой, в
дождь надевать на голову непромокаемый капюшон или обматывать шею шарфом -
эти вещи мать утром, перед отправкой, заботливо совала в рюкзак себе и нам,
но, попадись они под руку отцу, он тут же их в ярости выкидывал.
Во время походов мы в своих тяжеленных, подбитых шипами ботинках,
шерстяных гольфах, шлемах и горных очках на лбу просто обливались потом и с
завистью смотрели на "дикарей", легко карабкавшихся на скалы в теннисных
тапочках или кушавших сливки за столиками альпийских шале.
Прогулки в горы мать называла "затеей дьявола для потехи своих
чертенят" и всегда норовила от них уклониться, особенно когда предполагалось
обедать не дома: она после обеда любила почитать газету, а потом вздремнуть
на диване.
Лето мы всегда проводили в горах. На три месяца - с июля по сентябрь -
снимали дом. Отец обычно выбирал дом, стоявший на отшибе, и ежедневно он и
братья надевали рюкзаки, отправляясь за продуктами в деревню. Ни о каких
увеселениях не могло быть и речи. Вечера проводили дома: мы с матерью и
братьями усаживались вокруг стола, а отец уходил на другую половину дома и
там читал. Время от времени он заглядывал в комнату, где мы играли во
что-нибудь или болтали, окидывал нас хмурым, подозрительным взглядом и
жаловался матери на нашу служанку Наталину, разворошившую все его книги.
- Все твоя любезная Наталина! Совсем из ума выжила! - говорил он, вовсе