"Федор Гиренок. Метафизика пата " - читать интересную книгу автора

Место, в котором ничего не происходит, в котором нет течения, древние
греки называли космосом. То, что они называли космосом, я называю болотом.
Есть что-то болотное во всяком космизме, в том числе и в русском. Русский
космизм принципиально провинциален. В нем сильна плебейская закваска.
Русский примитив составляет, может быть, единственное плодотворное место в
нашей культуре.
Современный мир быстро провинциализируется. Он становится слишком
плебейским, т. е. в нем нет ничего такого, до чего нельзя было бы
дотянуться. Все под рукой и все возможно. Почему?
Потому что космос держится идеей возвращения, монотонного повторения
одного и того же. Но когда мы возвращаемся к одному и тому же? Когда блудим.
Блуд заблуждения возвращает нас к одному и тому же. Космоблуды кружат в
круге заблуждения. Эти кружения я называю новым язычеством. Почему новьш?
Потому что старое низко кланялось природе. Новое никому не кланяется. Оно
поклоняется только себе. Его знание - сила. Новое язычество пасется около
нау27 ки, при помощи которой оно делает бытие ручным. В подруч-ности бытия
растворяется трансцендентное, т. е. создаются условия для того, чтобы в
терминах наблюдаемого описывался и наблюдающий наблюдаемое.
Мистериальный мир заполнен бесполезными делами. Бес^ полезность -
избыточна. На избыточности держался символический порядок. То есть символ -
это не эстетическая ценность сознания, а обряд, с необходимостью которого
сопряжена жизнь.
В рациональном мире от бесполезных дел остались только полезные. Они
основаны на вытоду выгадывающим сознанием. Это мир демистифицированной
социальности. -Например, в Европе.
Постмистериальный мир я назвал патовым. Это третий мир. В нем ни
пользы, ни 'бесполезности.
Он основан на принципе авось. Например, в России. Что это за принцип?
Это выгода наугад. Действие как ни попало, наобум. Наше авось не с неба
сорвалось. Если повезет, то удача сама -придет. Ничего для этого делать не
надо. Авоськин случай - на безрассудную удачу. Вот ничейное ничего. Но ты
его не бойся. Авось, да небось - надежда пата.
2.9. Смерть в эстетике патовых пространств Я не знаю, что нужно сделать
для того, чтобы почувствовать чудовищное давление культуры. Но я это
давление чувствую, т. е. во мне действуют логики, независимые от меня и мной
определяемой разумности. Означаемое есть, а означающего во мне нет. В
терминах означаемого строится немая речь пата. Если есть еще где-то живое
сознание, то боюсь, что оно будет раздавлено глыбой культуры. Эта глыба -
цитата.
А цитата, как снежный ком, наращивает мышцы в рефлексивных пустотах
речи-письма.
В связи с культурньши бдениями эрудитов, я нахожусь в очень странном
состоянии - в состоянии защиты живого сознания от культуры означающего. И в
данном случае я хочу сослаться на М. Гершензона. Есть такая работа, которая
называется "Переписка из двух углов" В. Иванова и М. Гершензона, где
Гершензон говорит, что культуру, которая теснит, хорошо бы ее, как одежду
скинуть и свободно вздохнуть. Культура - машина смерти. Преодоление
работающей машины культуры и есть то, что я называю преодолением смерти.
Преодолевая, нельзя ее одолеть, т. е. преодолевая смерть, мы попадаем в
состояние какого-то метафизического равновесия. А это уже пат, эстетика