"Федор Гиренок. Метафизика пата " - читать интересную книгу автора

смерть. Ведь смерть сегодня не имеет отсылки к другому. Безотсыльность
смерти украшает пространство пата. Например, патовое пространство у "Белого
дома". Или, что то же самое, красота больше не связана с добром. Она не
вяжется больше и с эстетикой вообще. Эстетика есть, а красоты нет. И это
эстетика патовых пространств.
В заключение я хочу обратить внимание на то, что заканчивается целая
эпоха книжной культуры. Мастера книжной культуры теряют предмет для своей
работы, потому что они уже превратили в муляж все, что можно было
превратить. Например, когда говорят, что философия не может обойтись
дез^шшбм^речи;1 4??~4^??^(3?^??*?^^\^ Зем-то, связанном со смертью, то в
этом говорении мы слышим чистый голос. В нем нет мысли. Я думаю, что сегодня
философы среди тех, кто не думает. Они в неречевой негативности. На улице. В
трактире. Философы думали вчера, позавчера.
А сегодня они ходят неузнанными, потому что они повествуют
повседневностью. Во всяком случае они не рядом
Со смертью. Пугает не смерть,? симуляций смерти. Мы не умрем. Ведь мы и
не родились. От симуляции спасает только пат. Мерцающая ясность патовых
пространств.
Вернее, пост-мистериальная культура - это культура патовая. Потому что
только в патовом пространстве мы можем избежать подмены и поддельности.
Здесь следы не теряются в следах. Здесь означаемое без маски. А здесь - это
исток, в его неистовости первоначала. Где алтарь и кто будет жертвой? Этим
вопросом я и заканчиваю свое сообщение, предполагая, что будет и алтарь,
будет и жертва.
Патовые пространства протяженны своей равнинностью. Вот, например, было
трое. И .мчалась тройка по равнине. И всем было хорошо. Весело. Но что-то в
ней надломилось. И остались двое. Как на картине Нестерова. На ней
присутствие двух лишь подчеркивает отсутствие третьего. Все указывает в этой
картине на то, что был третий. Отсутствующий третий - условие
философствования оставшихся двух.
Эстетика присутствия раскрывает эстетику реальности отсутствия. Как
звук раскрывает тишину.
Нестеровский Булгаков как щука. Или штопор. Он направлен в глубину
глубокого. На поверхности он задыхается. Флоренский - лебедь. Пылинка. Ему
обзор нужен. Его печаль светла. Он печалится о высоте высокого. На этой
высоте в сюртуке Булгакова не полетаешь. Здесь галстук шею передавит.
Лебедь - в рясе. Кто же третий? Тот, кто тянул воз. Тянул и утянул. По
поверхности патового пространства.
По равнине. А по этому пространству можно только пятиться. Но кто рак и
пятится, об этом спрашивать нельзя. Вернее, можно. Но смысла нет. Картина
Нестерова "Философы" - метафора этой бессмыслицы.

Глава III.

О ДОБРЕ НА ЗАВАЛИНКЕ

Было добро, да миновало. Будет добро, да того Долго ждать. И не потому,
что оно набило оскомину, приелось. А потому, что, как заметил один умный
русский человек, мы стали снобами. Нам красоту подавай, да не просто
красоту, а ее символы. Сама красота тоже стала пресной. Что же говорить о