"Марк Гиршин. Дневник простака: Случай в гостинице на 44-й улице " - читать интересную книгу автора

у меня с этими черными что-то было или я даже послал их к Вове.
После этого полицейский сразу сбросил с себя всю официальность, как
будто деловая часть беседы была закончена, и стал расспрашивать, как я жил в
России, чем занимался и вообще, что это за страна, откуда я приехал.
Нравится ли мне в Америке? Слово "Россия", видно, напомнило старичку
молодость, он забыл о своих обязанностях переводчика и ударился
воспоминания, закрыв глаза от удовольствия и жмуря лицо в улыбке, как будто
жарился под солнцем. Вдруг полицейский попросил объяснить, что значит
"ловчила", очень смешно произнося это слово, и почему мне нравятся такие
люди. Я возразил, не нравятся. О, он откликнулся с облегчением. Я объяснил,
ловчила тот, кто берет у общества больше, чем дает, и даже, чем ему самому
нужно. А кто-то остается ни с чем. Например, у Вов в Союзе было две
кооперативных квартиры, машина и гараж. А у меня одна комната в коммуналке.
Старичок перевел, и тут же осуждающе обратился ко мне, какое же это
преступление, две квартиры и гараж, вы можете здесь иметь, сколько хотите,
никто вам слова не скажет. Просто там такая страна, что обычные вещи это
преступление. Я ответил, дело совсем в другом, если не ограничить
приобретательские инстинкты, то мы высосем из планеты все соки. Зачем, я
спросил, каждому иметь столько одежды, что даже некуда ее вешать, не только
носить. Или чтобы переместить одного человека, а он сколько весит, ну,
семьдесят кило, гонять по городу тонну металла, машину, сжигая бензин. А
нефти уже совсем мало осталось на планете. Когда-нибудь хватятся, что из нее
можно делать лекарство, а нефти уже ни капельки не осталось, всю сожгли на
переезды. Так что же, рассмеялся старичок, лошади лучше? Конечно, лучше, я
сказал, если одна на человека, а если больше, так то же самое, даже Толстой
в "Анне Карениной" осуждал.
Полицейский терпеливо слушал наш спор, хотя ни слова не понимал, потом
задал вопрос, в чем я завидовал Вове. Я думаю, это была не зависть, разве я
чувствовал бы себя счастливее, если бы один день обедал в одной квартире, а
другой в другой? Вот ванна это приятно, у меня в коммуналке не было. И
всегда от тебя пахнет эссенцией. Зато здесь, какой у меня ни плохой номер,
каждую минуту могу купаться. Они недоверчиво слушали мое объяснение, из
ваших первоначальных ответов можно было составить впечатление, что
завидовали, объяснил старичок. Но это ваше право, поспешил он сказать, вы
можете не отвечать на этот вопрос, можете вообще игнорировать вопросы, никто
вас не может заставить. До большевистской революции в России было то же
самое, существовало так называемое, он произнес какое-то латинское слово,
это значит, никто не может навязать подозреваемому манеру поведения.
Старичок назвал русскую фамилию и сказал, что я, наверное, знаком с трудами
этого замечательного юриста, его принципы вошли в русское судопроизводство.
Он долго, медленно и с видимым удовольствием вспоминал старину, термины
и фамилии. В моем колодце стало уже серо, ночь прошла, и я почувствовал, что
устал. Но полицейский, чьи глаза были красны, и не думал останавливать
старичка, лишь время от времени что-то подчеркивал в своем блокноте. Может
быть, он убивал время до конца смены, чтобы от меня больше никуда не ходить,
а прямо отправиться домой спать. Вдруг старичок пришел в себя и обратился ко
мне: но сегодня у вас делаются ужасные вещи, вы читали Солженицына? Я
ответил, это было, но сейчас не так. Старичка, видимо, взволновал мой ответ,
он озабоченно перевел его полицейскому, после чего мягко, но увещевающе
обратился ко мне, нет, нет, так, можете не сомневаться, там все осталось,