"Aлександр К.Гладков. Мейерхольд (Том 1) " - читать интересную книгу автора

проработок, тема Киршон-антикиршон и все с этим связанное. Конечно, и я в
тот год жила в Москве и кое-что помню. Разница, однако, в том, что Вы очень
многое и тогда видели яснее. Сейчас я думаю о том, что вот мы современники и
даже Вы два раза с Кином встречались, но жизни шли параллельно и все-таки в
разных измерениях. То, что Кин был коммунистом, определяло многое. Может
быть, Вы не видели, а чувствовали яснее, потому что меньше находились в
плену определенной идеологии. Кин был очень независимым человеком в своих
взглядах и поступках. И в нем тоже было благородство, помните, как он
подошел к Бухарину, который был на приеме, но все от него как от чумного
отворачивались, подошел, взял под руку, стал прогуливаться... Но такого
отчетливого взгляда, как у Вас - "нет, это не "чума",- мне кажется, у Кина,
у многих членов партии вообще не было. Может быть, я ошибаюсь. И тот же
Мейерхольд в конце где-то: он уже не станет бороться за свой театр, но за
партбилет будет бороться. Страшно все это...

Этот дневник - документ большой обличительной силы. И там, где Вы даете
волю эмоциям, и там, где как будто просто фиксируете факты. Очень страшно. И
поразительно, что все человек выносит, что Вы испытывали радость от книг, от
погоды. Ваши записи не только и не столько о процессах, а обо всех
литературных делах читаешь с жгучим интересом и с болью. Покаяния,
проработки, улюлюканье, карьеризм, сведение счетов, трусость, унижения. Вы
там где-то написали, что не можете не ходить, не слушать. И была фраза (я не
путаю?) "на краю бездны" или что-то похожее. Счастье было и в том, как Вы
перенесли лагерь. Может быть, тут особенности характера, Ваша доброта,
оптимизм, чувство меры. Что касается Ваших друзей, мне кажется естественным,
что сейчас Вам не хочется их видеть и не о чем говорить. "Пути, которые мы
избираем", не правда ли?

Еще о Мейерхольде. Может быть, позднее, после сближения с БЛП (Борисом
Леонидовичем Пастернаком.- Ц. К.), у Вас что-то сместилось. Но в 1937 году в
дневнике столько боли за него, столько любви к нему, столько пронзительного
чего-то. О его обаянии, несмотря ни на что.

О том, как он постарел, как выглядит. История о том, как какой-то
театральный гад пошел в цирк, и комментарии к этому (не помню совсем, что
это за гад и в чем было дело). С Мейерхольдом - высокая трагедия. Но как все
это длится. Ведь уже с первых записей, с января, ощущение беды. А потом
словно паузы, передышки, но все хуже и безнадежнее. У Вас несколько раз
слова такой глубокой любви к нему, и в последней записи за 1937 год и
раньше. Мне кажется, что я просто вижу, как он кладет Вам руку на плечо, и
думаю о том, какой Вы тогда были. Очень много сегодняшнего было в Вас и
тогда. До удивительного... То целомудрие, которое есть в Вас сегодня.

Книги. Ваша исключительная образованность, свобода мысли. Чувство меры,
вкус. И - после всего пережитого - терпеливость, скромность, которые меня не
перестают поражать. При всем том, что о себе Вы все-таки все знаете. Только
значение дневника Вы, по-моему, не можете оценить. А за другие годы Вы мне
дадите почитать?"

За другие годы АКГ не успел дать мне дневники. Я их прочла потом, когда