"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

могучую правду, всему миру?.. К сожалению, актеры избалованы этим
безобразием, а поскольку господь весьма редко наделяет их подлинным
поэтическим чутьем и критическим даром, они стригут всех под одну гребенку и
на свой лад, как им заблагорассудится, изображают персонажей даже воистину
поэтических пьес. Что из этого получается, легко представить себе. Когда-то,
помню, один молодой актер, поступивший в мою труппу, захотел сыграть
Корреджо{400}. Я стал доказывать, что это затея рискованная, - поскольку его
предшественник был превосходен. "Видел его, - прервал он меня равнодушно,
почти презрительно и с довольной улыбкой продолжал: - Но я переиначу всю
роль. Я только и создам характер!" Мне стало не по себе от этих слов, и я
робко спросил, что же он создаст и каким же образом. "Я покажу Корреджо, -
сказал он с величайшим чувством собственного достоинства, - вдохновенным
художником, живущим целиком в сфере божественного искусства". На это я
возразил, что это само собой разумеется, что так и должно быть, что только
таким образом приобретает трагическую остроту конфликт с бедной, скудной
внешней действительностью и что предыдущий исполнитель толковал эту роль
именно так. Он снова довольно насмешливо и досадно усмехнулся; он дал
понять, что лишь гениальный артист, как он, способен, хотя самому автору
ничего подобного и в голову не приходило, придать жизнь этому великолепному
характеру одним махом. "Как же вы это сделаете?" - спросил я довольно
нетерпеливо. С легким поклоном он ответил самым учтивым образом: "На всем
протяжении роли Корреджо я буду играть совершенно глухого!"
Серый. Чудесно, чудесно!.. Даже в посредственных пьесах, по-моему, не
годится переступать через замысел автора и нести от себя такое, о чем он и
не помышлял. Часто слышишь о том или ином большом актере, что какую-то
крошечную, ничтожную с виду роль, которая совершенно не сцеплена с пьесой,
он играет так превосходно, расцвечивает настолько оригинально, что затмевает
всех и вся в своем окружении. Быть может, смотреть на это и приятно, но что
все построение, вся пьеса идет из-за этого к черту, не подлежит никакому
сомнению.
Коричневый. Сущая правда, и корень этого непотребства - не что иное,
как беспредельное тщеславие, стремление покрасоваться за счет автора и
исполнителей других ролей...
Серый. Отчего это особое, ребяческое тщеславие присуще только актерам?
Коричневый. Вы повторяете свою прежнюю жалобу, и теперь, достаточно
долго злившись на них и ссорившись с ними, я не премину сказать и в пользу
наших жрецов искусства кое-что весьма важное. Верно, что в большинстве они
(исключений немного) тщеславны, неуживчивы, своенравны, капризны,
экстравагантны, но, подобно проклятию первородного греха, которое несем на
себе мы все, если не на самом искусстве, то, во всяком случае, на связанном
с ним ремесле тяготеет, по-видимому, то же проклятие, от которого они никуда
не могут уйти... Я знавал юнцов, обладавших веселым нравом, здравым,
свободным умом и сильной волей, которые, по внутреннему порыву, посвящали
себя театру и при полном здоровье впадали в особое актерское безумие, стоило
лишь им ступить на роковые подмостки.
Серый. Не заложена ли в своеобразии искусства некая скрытая опасность,
о которой слабые души не подозревают, и уж тем более не борются с ней?
Коричневый. Именно!.. Я вижу, вы уже знаете, дорогой друг и уважаемый
коллега, где торчит этот риф из темной воды... Мне, пожалуй, не стоит и
продолжать.