"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Необыкновенные страдания директора театра" - читать интересную книгу автора

срывает кошель с его косицы. А есть и трогательная, задушевная, идиллически
сладостная сцена, при которой всякая глубокая душа погрузится в печальную
истому, - сцена, где очаровательная, ласковая Беттина кормит своего верного
Гусмана изюминками, которые она подбрасывает вверх, а он, ловко подпрыгивая,
ловит, но проглатывает не раньше, чем боготворимая принцесса воскликнет или,
вернее, пропоет: "Ешь!"
Коричневый. И в самом деле, невероятно прекрасно!.. Но музыка, музыка?
Серый. Я слышал ее, к сожалению, только на репетициях, поскольку
спектакль мне сорвали. Но я уловил великолепнейшие, гениальнейшие мысли
бессмертных мастеров, которые, увы, были смертны, и разве это не
достопохвально, что золото и бриллианты, сокровища, которые время, как
высокомерный набоб, швыряет в бездну, сохраняются и сберегаются таким
способом для нынешнего поколения? К тому же в замазке, которой Ампедо умело
все склеивает, есть яркость и живость, а чего еще желать.
Коричневый. Ах, ах!.. Что я могу сказать по поводу всего этого? Вы
сердиты на произведение, потому что оно, конечно, взошло на горизонте театра
как огненная комета, которая несет в своем хвосте войну, скверные времена,
ураганы и грозы! Но дальше... дальше!..
Серый. Я начал издалека... с яйца Леды, я это вижу! Но увы... вы
приблизились ко мне с таким добродушием, позвольте же мне быть многословным,
ибо, медленно подпуская к себе врага, я привыкаю к его облику, и он, быть
может, исчезнет бесследно, если я присмотрюсь к нему хорошенько... Я купил
оперу и не заметил поначалу бесконечных трудностей, которые будут
препятствовать ее постановке...
Коричневый. Дог, которого надо было натаскать для исполнения роли этого
льва Гусмана.
Серый. О! Это пустяки, почтеннейший!.. Судьба... моя добрая звезда
пожелала, чтобы я нашел способного, гуманного, золотистого меделянского пса,
а в своем театральном парикмахере открыл совершенного гения по части
натаскивания собак. Дело пошло как нельзя лучше. За короткое время этот
достойный пес забыл собственное имя - Лепш - и стал отзываться на кличку
Гусман. Он научился пристойно стоять, ходить и двигаться на сцене, а это
ведь не мелочь, жрал изюм и срывал кошельки с косиц, в которые
педагог-парикмахер перед тем хитроумно прятал жареные колбаски. Расходы были
не слишком велики, ибо, кроме не очень дорогой, засчитывая и колбаски,
кормежки и умеренного гонорара, я должен был приплачивать профессору лишь
пятьдесят рейхсталеров за изорванные во время упражнений штаны и жилетки. За
лечение ран, нанесенных в пылу игры многообещающим молодым артистом носу
второго тенора (Карко), театральный врач ничего не брал. Он говорил, что
молодым дарованиям надо многое прощать и что не поскупится на пять локтей
английского пластыря для залечивания ран, которые наносят такие герои в
молодом пылу служения искусству... Настроение публики!
Коричневый. Итак, истинные препятствия и трудности.
Серый. Вообще-то это, пожалуй, уже недостаток, что в опере главное,
собственно, действующее лицо не поет. До сих пор человеческий ум еще не
додумался до обучения собак пенью, и поэтому Ампедо не стоило писать партию
для Гусмана; но этим можно было бы пренебречь, ведь есть же оперы, где
главную роль играют немые{385}. Пенье возмещается мимическим талантом, а в
нем этим животным никак нельзя отказать. Однако! - однако название оперы
"Гусман, лев" было уже потому неудачно, что заранее вызывало недовольство