"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Магнетизер (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

степень доктора, он намеревался возвратиться в родной город, жениться там на
дочери опекуна (он был сирота), с которой вместе рос, и, обладая
значительным состоянием и не ища практики, жить в свое удовольствие и
заниматься наукою. Вошедший тогда в моду животный магнетизм{168} возбудил в
нем горячий интерес, он тщательно изучал под руководительством Альбана все,
что об этом написано, и накапливал собственный опыт, но вскоре, отвергнув
всякий физический медиум как противный глубокой идее чисто психически
действующих сил природы, обратился к так называемому Барбаренову
магнетизму{168}, сиречь к более давней школе спиритуализма.
Едва Оттмар произнес слово "магнетизм", как лицо Биккерта дрогнуло,
сперва чуть заметно, потом судорога crescendo* захватила все мышцы, достигла
fortissimo**, и в конце концов на барона глянула такая до невозможности
несуразная физиономия, что он уже готов был громко рассмеяться; в этот миг
Биккерт вскочил и хотел было разразиться тирадою, но Оттмар быстро подал ему
стакан пунша, который художник в сердцах осушил, тогда как Оттмар продолжил
свой рассказ:
______________
* Усиливаясь, нарастая (ит.).
** Здесь: кульминации (ит.).

- Альбан душою и телом предался месмеризму еще в ту пору, когда учение
о животном магнетизме только-только начало распространяться, и отстаивал
даже возбужденье насильственных кризисов, которые наполняли Теобальда
брезгливостью. Разногласия в этом вопросе сделались у друзей предметом
многих и многих споров, и случилось так, что Альбан, который не мог не
признать иных выводов Теобальда и которого невольно увлекли наивные мечтания
друга о чисто психическом воздействии, тоже склонился к психическому
магнетизму и в итоге отдал полное предпочтение новейшей школе, каковая, под
названьем Пюисегюровой, соединяет оба эти течения{168}, тогда как Теобальд,
обычно с легкостию воспринимавший чужие взгляды, ни на йоту не отошел от
своей системы, более того, упорно отвергал всякий физический медиум. Свой
досуг - а стало быть, свою жизнь - он желал целиком употребить на то, чтобы
возможно дальше проникнуть в загадочные глубины психических воздействий и,
все сосредоточенней устремляя на это свой дух, храня чистоту от всего
противного своей натуре, стать достойным учеником природы. В этом отношении
его созерцательной жизни надлежало явить собою род жреческого служенья, и,
приобщаясь все более возвышенным таинствам, он должен был наконец вступить в
святая святых огромного храма Изиды. Альбан, который возлагал большие
надежды на благочестивый нрав юноши, укреплял его в этом намерении, и, когда
Теобальд достиг наконец своей цели и возвратился на родину, Альбан в
напутствие сказал, что ему должно сохранить верность начатому делу... В
скором времени Альбан получил от друга письмо, бессвязность коего
свидетельствовала об охватившем его отчаянии и даже внутреннем разладе. Все
счастие его жизни, писал Теобальд, рассыпалось прахом; он должен идти на
войну, ибо туда из тихих родных краев устремилась душою его ненаглядная, и
лишь смерть избавит его от горя, коим он терзается. Альбан забыл и сон и
покой; он сей же час отправился к другу и после нескольких тщетных попыток
сумел мало-мальски успокоить несчастного... Когда здесь проходили чужеземные
войска - так рассказывала маменька Теобальдовой возлюбленной, - в доме
квартировал итальянский офицер, который с первого взгляда пылко влюбился в