"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Магнетизер (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

девушку; с горячностию, свойственной его народу, он взял ее в осаду и, во
всеоружии достоинств, прельстительных для женского сердца, в считанные дни
разбудил в ней такое чувство, что бедный Теобальд был совершенно забыт и она
жила одним этим итальянцем. Теперь он уехал в действующую армию, и с той
поры бедную девушку всечасно преследует образ любимого: вот он обливается
кровью в страшных баталиях, вот, поверженный наземь, умирая, зовет ее по
имени, - в конце концов она впала в настоящее помрачение рассудка и не
узнала злосчастного Теобальда, когда он воротился с надеждою заключить в
объятья радостную невесту. Едва лишь удалось воскресить Теобальда к жизни,
как Альбан тотчас открыл другу надежное средство, которое он измыслил, чтобы
вернуть ему любимую; Теобальду совет Альбана показался столь созвучен
сокровеннейшим его чаяниям, что он ни на миг не усомнился в блестящем успехе
и с верою исполнил все, что его друг полагал необходимым... Я знаю, Биккерт,
- прервал себя Оттмар, - что ты хочешь теперь сказать, я чувствую твои муки,
меня забавляет комическое отчаяние, с каким ты берешь стакан пунша, который
так любезно подносит тебе Мария. Но прошу тебя, молчи, самое лучшее
замечание - твоя кисло-сладкая усмешка, она куда лучше всякого слова, всякой
поговорки, какую ты только можешь придумать, чтобы все мне испортить. Однако
же то, что я вам сообщу, так прекрасно и так благотворно, что ты и сам
непременно ощутишь душевнейшее участие. Итак, слушай внимательно, ну а вы,
милый батюшка, тоже согласитесь, что я вполне держу свое слово.
Барон ограничился тихим "гм-гм", Мария же ясным взором смотрела Оттмару
в глаза, грациозно подперев рукою головку, так что белокурые локоны пышной
волной упали на плечо.
- Если дни девушки, - возобновил Оттмар свой рассказ, - были мучительны
и ужасны, то ночи ее были просто пагубны. Ужасные картины, которые
преследовали ее днем, ночами являлись с умноженною яркостию. Отчаянным
голосом звала она любимого по имени и с глухими вздохами как будто бы
испускала дух подле его окровавленного тела. Теперь по ночам, когда
кошмарные сны пугали бедную девушку, маменька приводила к ее постели
Теобальда. Он садился рядом и, всею силою воли сосредоточивая на ней свою
мысль, твердым взором смотрел на нее. После нескольких таких сеансов тяжесть
ее грез, казалось бы, ослабела, ибо если прежде она надрывно выкрикивала имя
офицера, то теперь голос ее уже не был столь душераздирающ, а глубокие
вздохи освобождали стесненную грудь... Тогда Теобальд положил свою руку
поверх ее и тихо, очень тихо назвал свое имя. Результат не замедлил
сказаться. Теперь имя офицера слетало с ее уст отрывисто, она как бы с
натугою припоминала каждый его слог, каждую букву, словно что-то инородное
вторгалось в череду ее видений... В скором времени она уже вовсе не говорила
вслух, только движенье губ показывало, что она хотела говорить, но какое-то
внешнее воздействие препятствовало ей. Так длилось тоже несколько ночей; и
вот Теобальд, крепко держа ее руку в своей, начал тихим голосом произносить
отрывистые фразы. Он возвращал ее в раннее детство. То он бегал с Августою
(только сейчас мне вспомнилось имя девушки) в большом дядюшкином саду и
срывал для нее с самых высоких деревьев чудеснейшие вишни, ибо он всегда
умел сокрыть самое лучшее от взоров других детей и преподнесть подружке. То
он одолевал дядюшку просьбами, пока тот не дал ему красивую дорогую книгу с
картинками, изображающими костюмы чужих народов. Устроившись на коленях в
кресле и облокотясь о стол, дети рассматривали книгу. Каждый рисунок
представлял мужчину и женщину в их родном краю, и всегда это были Теобальд и