"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Магнетизер (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

не вполне истреблена. Не требуй от меня рассказа о том, что, собственно, со
мною было, я и сама не ведаю; этому нет названия - ни боль, ни пытка, и
однако ж, весь покой, вся бодрость покинули меня... Все казалось
изменившимся... Громкие шаги, слова впивались мне в голову, словно шипы.
Порою всё вокруг, неживые вещи, обретало голос и звук, и дразнило меня, и
мучило диковинными наречиями; странные фантазии вырывали меня из реальной
жизни. Можешь ли представить себе, Адельгундочка, что глупые детские сказки
о Зеленой Птичке, о трапезундском принце Факардине{176} и бог знает о чем
еще, которые так замечательно умела рассказывать тетушка Клара, страшным для
меня образом стали явью, ибо я и сама по воле злого чародея подвергалась
превращениям - право, смешно сказать, но этот вздор действовал на меня так
враждебно, что я все скорее чахла и слабела. Частенько я могла смертельно
огорчиться из-за безделицы, из-за ничтожного пустяка и из-за подобного же
пустяка вновь безумно развеселиться, меж тем как мое "я" пожирало себя в
мощных всплесках неведомой мне внутренней силы... Иные вещи, коих я прежде
вовсе не замечала, теперь не просто привлекали мое внимание, но и способны
были изрядно помучить меня. К примеру, мною владело такое отвращение к
лилиям, что я падала без чувств всякий раз, как скоро, пусть даже и очень
далеко, расцветала одна из них; ведь из их чашечек на меня словно бы
выскакивали гладкие, лощеные, извивающиеся василиски{177}. Но к чему, милая
Адельгунда, я тщусь дать тебе хотя бы малое представление о том состоянье,
которое я и не назвала бы недугом, если бы оно не изнуряло меня все более и
более; день ото дня слабея, я уж видела пред собою смерть... А теперь
надобно сообщить тебе кое-что особенное... и касается это моего
выздоровления, им я обязана замечательному человеку, которого Оттмар еще
прежде привез в наш дом и который в столице среди великих и опытных лекарей,
верно, единственный владеет тайною скорого и надежного излечения такой
странной болезни, как моя... Особенное же заключается в том, что в моих
грезах и видениях непременно участвовал некий красивый и серьезный человек,
который, невзирая на свои юные годы, внушал мне подлинное благоговение и, то
так, то этак, но всегда в длинных одеждах, с брильянтовым венцом на голове,
являлся мне как романтический владыка средь сказочного мира духов и
развеивал все злые чары. Я, видно, была ему душевно особенным образом
сродни, ибо он чрезвычайно заботился обо мне, и оттого я обязана ему жизнию.
Порою он виделся мне мудрым Соломоном, порою совершенно несуразным образом
наводил меня на мысль о Зарастро{177} из "Волшебной флейты", каким я видела
его в столице... Ах, милая Адельгунда, как я испугалась, когда с первого
взгляда признала в Альбане романтического владыку моих грез... Надобно тебе
сказать, что Альбан и есть тот редкостный врач, коего Оттмар давно уже
привез из столицы как самого близкого своего друга; меж тем тогда, во время
непродолжительного визита, он оставался настолько мне безразличен, что я
после не могла даже припомнить его наружности... Однако ж, когда он
воротился, призванный для моего лечения, я не умела отдать себе отчета в
обуревавших мою душу чувствах... Альбан и вообще в своих манерах, во всем
своем поведении выказывает некое достоинство, я бы даже сказала, властность,
подымающую его над окружением, и у меня, едва он устремил на меня свой
серьезный пронзительный взор, сей же час возникло ощущение, что я непременно
должна выполнять все его приказанья и что ему словно бы достаточно лишь
горячо пожелать моего выздоровления, чтобы излечить меня совершенно. Оттмар
сказал, что пользовать меня станут так называемым магнетизмом и что Альбан