"Амадей Гофман. Обет (новеллы "Ночные этюды")" - читать интересную книгу автора

Келестины. Понимая, что это может означать, бургомистрша поспешила наверх.
Она обнаружила Келестину лежащей на кровати в полуобморочном состоянии, при
этом одетой и по обыкновению закутанной в вуаль, и вскоре убедилась, что ее
предположения верны. Все необходимые вещи были давно уже приготовлены, и
через некоторое время родился здоровый, прелестный мальчуган. Это давно
ожидаемое событие, тем не менее, ошеломило всех своей внезапностью и имело
следствием то, что совершенно изменило те неприятные, тягостные отношения с
незнакомкой, которые угнетали всю семью. Младенец стал как бы искупающим
вину посредником, посланцем Келестины, который сблизил ее с окружающими. Ее
состояние было таково, что суровые, аскетические испытания могли бы привести
к печальному исходу, она была беспомощна и нуждалась в этих людях, которые
ухаживали за ней с ласковой заботливостью и к которым она все больше
привыкала. Хозяйка сама варила и подавала ей питательный суп, забыв в этих
хлопотах все дурные мысли, что приходили ей в голову в отношении этой
загадочной незнакомки. Она не думала больше о том, что ее почтенный дом,
возможно, служит убежищем для позора. Старый бургомистр даже помолодел, он
ликовал и пестил малыша, словно это был его родной внук; как и все
остальные, старик привык, что Келестина так ни разу и не сняла вуаль, даже
во время родов. Повивальная бабка должна была поклясться, что вуаль будет
поднята, только если Келестина вдруг лишится чувств, в случае смертельной
опасности, и никем другим, как только ею, повивальной бабкой. Было очевидно,
что старуха видела-таки Келестину без вуали, но ничего по этому поводу не
сказала, кроме как: "Бедная молодая дама, верно, вынуждена закрывать свое
лицо!" Через несколько дней появился монах-кармелит, который окрестил
ребенка. Его разговор с Келестиной, при котором никто больше не
присутствовал, длился более двух часов. Было слышно, как он торопливо
говорил и молился. Когда он ушел, Келестину обнаружили сидящей в кресле с
накинутым на плечи пледом, на коленях у нее лежал младенец, на груди у
которого был Agnus dei [1].
Проходили недели и месяцы, а Келестина с ребенком вопреки заверениям
князя 3. все еще находилась в доме бургомистра. Если бы не эта злополучная
вуаль, которая препятствовала решающему шагу к дружескому сближению, она
давно бы уже стала почти членом этой семьи. Старик попытался было устранить
досадную помеху, самым доброжелательным образом сказав об этом Келестине, но
после того, как она глухим и торжественным голосом изрекла: "Лишь в случае
смерти падет сия вуаль",- он больше об этом не заговаривал и снова ощутил
желание, чтобы поскорее появился экипаж с аббатисой.
Наступила весна. Однажды семья бургомистра возвращалась домой с
прогулки, неся в руках букеты цветов, самый красивый из которых
предназначался Келестине. В тот момент, когда они собирались войти в дом, в
конце улицы показался всадник; подъехав, он нетерпеливо спросил бургомистра.
Старик ответствовал, что он и есть бургомистр. Всадник соскочил с коня,
привязал его к столбу и с возгласом "Она здесь, она здесь!" ворвался в дом и
побежал по лестнице наверх. Был слышен звук выламываемой двери и испуганный
крик Келестины. Старик, охваченный ужасом, поспешил вослед. Вновь прибывший,
украшенный множеством орденов, и являвшийся, как это явствовало из его вида,
офицером французской егерской гвардии, выхватил мальчика из колыбели и
держал его левой рукой, а правой удерживал Келестину, пытавшуюся оттолкнуть
похитителя. В этой схватке офицер сорвал охранительную вуаль - и взору
старого бургомистра предстал застывший неестественно белый лик, обрамленный