"Dead souls (Мертвые души) (обложка книги) " - читать интересную книгу автора

почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя
палаты, весьма рассудительного и любезного человека, - которые все
приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался
несколько набок, впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с
весьма обходительным и учтивым помещиком Маниловым и несколько неуклюжим на
взгляд Собакевичем, который с первого раза ему наступил на ногу, сказавши:
"Прошу прощения". Тут же ему всунули карту на вист, которую он принял с
таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали уже до
ужина. Все разговоры совершенно прекратились, как случается всегда, когда
наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень речист, но и
тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую
физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все
время игры. Выходя с фигуры, он ударял по столу крепко рукою, приговаривая,
если была дама: "Пошла, старая попадья!", если же король: "Пошел,
тамбовский мужик!" А председатель приговаривал: "А я его по усам! А я ее по
усам!" Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: "А! была не
была, не с чего, так с бубен!" Или же просто восклицания: "черви!
червоточина! пикенция!" или: "пикендрас! пичурущух! пичура!" и даже просто:
"пичук!" - названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе. По
окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость
также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он
спорил, а между тем приятно спорил. Никогда он не говорил: "вы пошли", но:
"вы изволили пойти", "я имел честь покрыть вашу двойку" и тому подобное.
Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противников, он всякий раз
подносил им всем свою серебряную с финифтью табакерку, на дне которой
заметили две фиалки, положенные туда для запаха. Внимание приезжего
особенно заняли помещики Манилов и Собакевич, о которых было упомянуто
выше. Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут же несколько в сторону
председателя и почтмейстера. Несколько вопросов, им сделанных, показали в
госте не только любознательность, но и основательность; ибо прежде всего
расспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в каком положении
находятся их имения, а потом уже осведомился, как имя и отчество. В немного
времени он совершенно успел очаровать их. Помещик Манилов, еще вовсе
человек не пожилой, имевший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий
раз, когда смеялся, был от него без памяти. Он очень долго жал ему руку и
просил убедительно сделать ему честь своим приездом в деревню, к которой,
по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы. На что
Чичиков с весьма вежливым наклонением головы и искренним пожатием руки
отвечал, что он не только с большою охотою готов это исполнить, но даже
почтет за священнейший долг. Собакевич тоже сказал несколько лаконически:
"И ко мне прошу", - шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинского
размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в
нынешнее время, когда и на Руси начинают выводиться богатыри.

На другой день Чичиков отправился на обед и вечер к полицеймейстеру, где с
трех часов после обеда засели в вист и играли до двух часов ночи. Там,
между прочим, он познакомился с помещиком Ноздревым, человеком лет
тридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал
говорить "ты". С полицеймейстером и прокурором Ноздрев тоже был на "ты" и
обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер