"Николай Васильевич Гоголь. Две главы из малороссийской повести 'Страшный кабан'" - читать интересную книгу автора

- Батька нет дома, да вряд ли и к вечеру будет.
- Нехай ему так легенько икнеться, як з тыну ввирветься! Что бы я был
за олух царя небесного, когда бы стал убирать постную кашу, когда перед
самым носом вареники в сметане?
Белокурая красавица остановилась в недоумении, не зная, как понимать
слова его. Улыбка, вызванная наружу этою странностью, показалась на лице ее
и ожидала, казалось, изъяснения.
Кухмистер почувствовал сам, что выразился не совсем ясно и притом
помянул отца ее немного шероховатыми словами; он продолжал:
- Нелегкая понесла бы меня к батьке, когда есть такая хорошая дочка.
- А, вот что! - проговорила Катерина, усмехнувшись и покраснев. -
Милости просим! - и пошла вперед его к дверям хаты.
Девушки в Малороссии имеют гораздо более свободы, нежели где-либо, и
потому не должно показаться удивительным, что красавица наша без ведома отца
принимала у себя гостя.
- Ты пешком сюда пришел, Онисько? - спросила она его, садясь на присьбе
у дверей хаты и стараясь принять степенный вид, хотя лукавая улыбка явно
изменяла ей и заставляла против воли показать ряд красивых зубов.
- Как пешком? - "Что за нелегкая, неужели она знает про вчерашнее?" -
подумал кухмистер. - Без всякого сомнения, пешком, моя красавица. Черт ли бы
заставил меня запрягать нарочно панского гнедого, чтобы только перетащиться
из одного двора в другой.
- Однако ж от кухни до коморы не так-то далеко.
Тут, не удержавшись более, она захохотала.
"Нет, плутовка! сам лукавый не хитрее этой девки!" - повторил сам себе
несколько раз кухмистер и громогласно послал учителя к черту, позабыв и
приязнь и дружбу их.
- Однако ж, моя красавица, я бы согласился, чтобы у меня пригорели на
сковороде караси с свежепросольными опенками, лишь бы только ты еще раз этак
засмеялась.
Сказав это, кухмистер не утерпел, чтоб не обнять ее.
- Вот этого-то я уж и не люблю! - вскрикнула, покраснев, Катерина и
приняв на себя сердитый вид. - Ей-богу, Онисько, если ты в другой раз это
сделаешь, то я прямехонько пущу тебе в голову вот этот горшок.
При сем слове сердитое личико немного прояснело, и улыбка, мгновенно
проскользнувшая по нем, выговорила ясно: "Я не в состоянии буду этого
сделать".
- Полно же, полно! не возом зацепил тебя. Есть из чего сердиться! как
будто бог знает какая беда - обнять красную девушку.
- Смотри, Онисько: я не сержусь, - сказала она, садясь немного от него
подалее и приняв снова веселый вид. - Да что ты, послышалось мне, упомянул
про учителя?
Тут лицо кухмистера сделало самую жалкую мину и, по крайней мере, на
вершок вытянулось длиннее обыкновенного.
- Учитель... Иван Осипович то есть... Тьфу, дьявольщина! у меня, как
будто после запеканки, слова глотаются прежде, нежели успевают выскочить изо
рта. Учитель... вот что я тебе скажу, сердце! Иван Осипович вклепался* в
тебя так, что... ну, словом - рассказать нельзя. Кручинится да горюет, как
покойная бурая, которую пани купила у жида и которая околела после запала.
Что делать? сжалился над бедным человеком: пришел наудачу похлопотать за