"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

А он не боялся...
"Дурацкие мысли о страхе! Что-то слишком часто они бродят сегодня у
меня в голове. Неужели боюсь? Да чего, собственно, бояться? Страх - это
всего лишь антоним к понятиям "любовь" и "счастье". А я уже давно познал и
то и другое. В мои ли годы надеяться на повторную встречу хотя бы с любовью,
не говоря уже о счастье?! Наивно. Так прочь все страхи, прочь!"
Он решительно вновь взялся за ключи. Краем глаза заметил сына,
вышедшего на крыльцо. Не хотел, чтобы Сергей застал его в минуту сомнения.
"Работать очень часто приходится по необходимости. Это так. Но надо
обязательно в том, что делаешь, находить возможности для творчества", -
часто любил повторять Рябов своим парням и сам старался следовать разумному
принципу.
"Значит, с отнятой работой уйдет и возможность творить? Больше всего не
приемлю именно этого - остаться на земле без творческого дела, обрубая
привычную связь с прошлой, такой знакомой, такой единственно возможной
жизнью..."
Занятый этими мыслями, он никак не мог до конца сосредоточиться на
работе. Неудачно наложив ключ, слишком резко дернул. Ключ сорвался. Острая
шпилька рассекла кожу. Обильно выступила кровь. Он стряхнул ее, словно капли
воды. Чертыхнулся.
Борясь с физической болью, о которой старался не думать, и это
удавалось легче, чем не думать о боли душевной, Рябов неожиданно услышал
голос жены, звавшей к столу. Откликнулся неохотно, будто ему прерывали
сладостную песню.
Весело, может быть, слишком весело насвистывая - это могло показаться
Сергею и жене, знавшим о предстоящих завтра событиях, несколько
наигранным, - Рябов прошел в дом. И долго с наслаждением мыл руки. Сначала
едкой пастой, которой однажды покойница мать вычистила зубы. Как только ему
доводилось мыть руки этой пастой, он вспоминал тот случай. Мать вдруг
занемогла. Отравление. Ни врачи, ни домашние не могли понять, чем она
отравилась, но состояние было тяжелым несколько дней. С трудом отходили: и
здоровье не то, и возраст не тот. Только через месяц, глядя, как он моет
руки, мать спросила:
- Разве это не зубная паста? Рябов удивился:
- С чего ты взяла, мама?
Мать смутилась, но потом призналась:
- А я ею зубы чистила. Смотрю, какой-то новый тюбик. Не по-нашему
написано. Думаю, надо попробовать, а то они мне что-то его не дают...
У матери в последние годы - восемьдесят с лишним лет все-таки возраст -
появилась болезненная мнительность. Ей слишком часто казалось, что ее
обижают, не доверяют, что-то от нее утаивают.
Как вол работала она всю свою нелегкую жизнь. В одиночку - муж-инвалид
скорее обуза, чем кормилец, - поднимала детей и потому была неукротимо
деятельной. Не в мать ли удался и сам Рябов? А когда по старости ее начали
оберегать от лишних домашних хлопот, она восприняла заботу в штыки,
бунтовала, брала на себя больше, чем могла выдержать.
И это была ее война с неизбежной, уже наступившей старостью. А Рябов
все никак не мог этого понять, хотя Галина часто пыталась ему объяснить
поведение матери. Особенно когда старая, взявшись за что-то, лишь путала,
вызывая раздражение, скажем, не самой разбитой чашкой, а тем, что быстрее и