"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

в команде были и заядлые автомобилисты.
Знал, что поступил правильно. И даже не потому, что купил действительно
великолепную вещь, хотя ему и мало нужную. Он знал, чувствовал, что тот
напор корысти, который давит некоторых поднявшихся на хоккейный Олимп
парней, надо сдерживать. И не словами, увещеваниями, действующими на рвачей,
подобно воде на щуку, а личным примером...
Да, хоккей не просто его профессия и работа, хоккей - это его жизнь.
Хочет он или не хочет это признать. Где-то здесь сокрыт корень тех терзаний,
которые бы любому другому доставили куда меньше забот. И потому, наверно,
так тесно в его доме переплелись даже столь далекие друг от друга предметы,
как хоккейная клюшка и набор автомобильных ключей.
Холодок сверкающего металла ласкал ладонь. Чтобы лучше ощутить приятную
тяжесть и совершенство форм, он покатал между пальцами головки - от самой
маленькой до самой большой. После осенней ночной сырости, забравшейся в
багажник, на теплом послеобеденном воздухе ключи покрылись испариной, словно
от напряжения перед надвигающейся нелегкой работой.
Рябов поднял капот машины. Протер и без того чистый "самовар"
воздушного фильтра. Потом все части двигателя, к которым без труда проходила
рука с тряпкой, и даже те, куда мог пролезть только двумя пальцами. Его
большой живот, упиравшийся в крыло машины, мешал. От напряжения Рябов взмок
и подумал, что для каждого дела нужна не только сноровка, но и подходящий
склад тела. Автомеханику такой, как у него, живот не помощник. А ведь
нехитрая работенка - крути себе гайки! Хоккеисту, действующему на пределе
возможностей человеческого тела, понятно, не до животика. Многие удивлялись,
как он сам-то работает с командой, тряся таким животом. Рябов только
усмехался, отшучивался: "Это не живот! Это специальное приспособление для
отработки ударной силы при игре в корпус. Я молодых так проверяю: устоит,
врезавшись в меня, значит, есть надежда, что будет бойцом".
Сам же зло занимался с парнями общефизической подготовкой, часто в
ущерб совершенствованию техники, потому как запас физической прочности
должен превышать, по мнению Рябова, любой расход. Это запас прочности и
команды. От плохо тренированного тела на Рябова всегда веяло какой-то
недисциплинированностью в манере держаться.
Кряхтя, Рябов забрался под машину и долго кривым шестигранником,
подобным букве "г", пытался открыть картерную пробку: прошел срок смены
моторного масла, а у него все не доходили руки. Однажды даже договорился с
механиком из клубного гаража, что тот проведет профилактику вместо него, но
потом сделку отменил, решив не лишать себя удовольствия выполнить самому
приятную работу.
Холодное черное масло потекло вяло, неохотно, так же неохотно, как
подавалась пробка.
"Двигатель надо прогреть! Горе-голова... Масло же сливают горячим, а
так половина грязи на стенках остается. Теперь-то уже поздно - пусть льется
как льется".
Рябов насупился и раздраженно бросил ключи - он физически не переносил
дилетантства. Чего бы это ни касалось, в большом или малом.
Плохо сделано - значит, поражение! А поражение не для него! Он не
боялся поражений - он их просто не признавал в качестве непременной
жизненной категории. Ему говорили: "Смотри, Рябов, все держится на страхе, а
ты вроде бы ничего не боишься".