"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

кухне.
Рябов постучал себя ладонями по большому животу:
"Поздновато думать о лишнем весе. Все равно надолго не хватит мужества
отказывать себе в любимых блюдах. Ежели посмотреть, то, кроме редких минут
творческих удач, хорошо поесть - едва ли не единственная радость! И женился
скорее не потому, что безумно влюбился в Галину, а потому, что она готовила
по-матерински: вкусно и быстро".
Приняв холодный душ, сразу ощутил бодрость во всем теле. Растерся
жестким полотенцем, какие были только здесь, на базе, и, побрившись, уселся
за стол. Из дальнего ящика достал очки, которые старался не надевать на
людях. Мало кто знал вообще, что вот уже с год он вынужден работать за
столом только в очках. С непривычки болели глаза.
Рябов разложил дневники, таблицы показателей деятельности хоккейной
команды и записи мелкими каракулями на отдельных листках. Многое бы отдали
некоторые- и журналисты и хоккеисты, - чтобы заглянуть в пухлый рябовский
блокнот. Одни - набраться мыслей, Другие - копнуть досье с казавшейся им
едва ли не секретной информацией. Рябов с блокнотом почти не расставался,
Пока жил с командой, записная книжка в коленкоровом переплете на манер
бумажника всегда оттопыривала задний карман брюк.
Он не любил тренеров, которые подходили к спорту с логарифмической
линейкой. Зло высмеивал псевдоученых, пытавшихся разложить спорт на
составные, вроде обычной механической суммы. С не меньшим презрением
относился и к тем, которые видели в спорте некое подобие вольного
художества, без своих законов и логики. Упрямо внедрял в сознание тренеров и
игроков, которым завтра суждено - кто знает! - стать тренерами, ощущение
золотой середины в этом вопросе: и художество и учет!
Золотая середина, впрочем, условное понятие. Скорее, опять-таки
максималистское сочетание двух противоположных точек зрения.
Он долго тасовал столбы цифр, переносил их с одной бумажки на другую.
Войди в его комнату кто-либо из посторонних, не знавших его людей, наверняка
принял бы Рябова за средней руки бухгалтера, который встал пораньше,
поскольку не справился вчера с составлением квартального отчета.
Но за обычными, не имеющими прямого отношения к спорту цифрами Рябов
видел живого человека, с его сложным, порой невыносимым характером,
развивавшимся в сложнейших ситуациях спортивной борьбы. Как бы две пленки
бесконечного фильма накладывались одна на другую и проецировались на экран
сознания в еще более сложной комбинации. В неоднородной смеси мертвой и
живой материй - цифр и людей - ему надлежало открыть закономерность, если
она вообще существовала, трех поражений и сделать все, чтобы не было
четвертого. По крайней мере, подряд.
Рябов посмотрел на часы. Шел девятый час. А решения все не было. Через
полчаса он, как обычно, войдет в комнату назначенного по расписанию
дежурного, которого окрестил главнокомандующим. Скажет пару общих слов,
вроде бери бразды правления в свои руки. Тот примется поднимать ребят... И
команда пойдет на площадку...
Рябов посмотрел в окно. Чуть разбрезжилось. Теннисные корты на берегу
пруда, зимой заливаемые под хоккейное поле, проступили сквозь завесу снега.
Он представил себе, сколько его лежит на льду. И вдруг идея, внезапная и
озорная, пришла в голову.
"Раз необходимо встряхнуть, разрушить монотонность случайных неудач, то