"Анатолий Дмитриевич Голубев. Убежать от себя " - читать интересную книгу автора

продолжали поздравлять друг друга, вратаря, Лингрена...
Ну что ж, они имели на это основание. Две шайбы - это уже запас. Но
главное, у русских сломана игра. Где их знаменитый раскат? Где их скорости?
Где тот стремительный темп, при котором перестаешь верить самому себе и
ошибаешься там, где никогда прежде не ошибался?
Рябов вошел в раздевалку последним. Олег, массажист и ключник
одновременно, запер дверь. Кто-то снаружи пытался достучаться, но раздевалка
осажденной крепостью, принявшей решение стоять до конца, молчала. Подобно
загнанному в клетку хищному зверю, ожиревшему, но в душе которого еще
полыхали кровожадные инстинкты, Рябов ходил вдоль стены мелкими шаркающими
шажками, как бы боясь нарушить тишину или спугнуть добычу.
Лишь однажды замер перед капитаном команды, зависнув над ним,
изнеможенно откинувшимся в мягком кресле. Что бы ни испытывал сейчас Глотов,
ему и в голову не могло прийти, о чем думал старший тренер, глядя на него.
Ругает, считает его ошибки, не подберет слов, чтобы высказаться...
А Рябов думал совсем о другом.
"У Глотова необычайное чутье, - неожиданно для себя почему-то подумал
Рябов, а потом понял почему - не хотелось думать об игре в первом периоде.
Он не ручался за себя. Желание устроить погром, задать головомойку, обрушить
на команду поток самых злых и совершенно справедливых замечаний переполняло
его. Но он малоприметным жестом только глубже сунул свой толстый блокнот в
боковой карман форменного пиджака.- У Глотова необычайное чутье. Он
безошибочно предчувствует, где может образоваться трещина в бетонной стене
защиты, и отдает шайбу именно тому, кто занимает самое выгодное положение.
Часто его решения парадоксальны. Но компьютер его хоккейного опыта не
ошибается. Он может иногда просто не сработать. Вот как в этот период. Но
как запустить его сложную мыслительную машину, чтобы не сломать ее? Глотов
сам часто оказывался, отдав шайбу, в той роли, которую так блестяще сыграл
сегодня Лингрен. Между ними много общего...
Хотя капитан выглядит и рослым и грубоватым, на самом деле у него нет
той силы, которую предполагают в нем не только болельщики, но и противники.
Уж я-то знаю, что он не гигант! Совсем не гигант! В "кормильцах" держится
столько лет за счет непостижимой силы воли, за счет бесстрашного бойцовского
характера. К концу периода он устает больше всех. А кто устает, тот и
выглядит плохо. Многие думают, что игрок очень плох, а он просто устал..."
- Ну что? Накажем билетный черный рынок? - замерев на полушаге, громко
и спокойно спросил Рябов, обращаясь ко всем, но повернув лицо к капитану.
Тот растерянно захлопал своими длинными, густыми, как у дорогой куклы,
ресницами.
Тишина стала липкой и тягучей. Все понуро ждали объяснений старшего
тренера. Виноватый думал лишь о том, что ждет его в наказание. Пока он
бессилен чтолибо предпринять, чтобы исправить ошибку. Каждый понимал, что
они сыграли ниже всяких норм. И что бы критического ни сказал этот человек в
их адрес - а он бывает уничижителен в своей критике до крайности, - будет
прав. Но такого начала разговора не ждал никто.
Барабанов даже рот открыл от удивления и судорожно сглотнул, пытаясь
осознать: а он какое отношение имеет к шведскому черному рынку?
Рябов сделал долгую артистическую паузу и, точно определив ее
кульминационный накал, пояснил:
- Билеты на черном рынке стоили в пять раз выше номинала. И все