"Уильям Голдинг. Пирамида " - читать интересную книгу автора

что никто не мог с уверенностью сказать, то ли миссис Бабакумб спятила и
сочла, что имеет на них право, то ли она заявилась из некой баснословной
страны, где городской глашатай и начальник полиции дружат домами. Первое
более вероятно. Вы могли, между прочим, увидеть, как она, воробушком
почирикав у продовольственного прилавка, мило потом улыбалась (легонько
склонив голову) леди Гамильтон-Смит, по всей видимости не подозревавшей о
ее существовании. Она была, можно сказать, единственная у нас католичка,
миссис Бабакумб, - если не считать Эви, - и это, принимая во внимание
прочие странности, делало ее особенно неудобоваримой. Поскольку со сбродом
из Бакалейного тупика она не желала якшаться, а остальные с ней сами не
разговаривали, было неясно, зачем ей эти кивки и улыбки. Правда, после
эпизода с крестиком на несколько дней они прекратились. Сержант Бабакумб
доставлял Эви как посылку, а маленькая миссис Бабакумб ее забирала,
сморщенная и мрачная.
Через неделю Эви зашла в аптеку, жалуясь на головную боль, и папа
чем-то таким ее попользовал. В тот же вечер, когда миссис Бабакумб пришла
к ступеням дома Юэнов, обе дамы удалились, щебеча и смеясь, как две
подружки. Перемена существенная - и дальше больше. Эви спустили с крючка,
с нее сняли епитимью. Еще через несколько дней около девяти Эви
наблюдалась одна по ту сторону Площади. В летнем ситцевом платьице, без
чулок, в белых носках и сандалиях. Она плыла, запыхавшись, вывернув губы,
околдовывая улыбкой вечерний воздух, блистая гривой, ярко сияя теперь уж
обоими глазами, переступая ножками ниже колен. Все возвратилось на круги
своя. И таинственно, как светляк, она излучала сияние и соблазн, почти
зримые, как лучи света. Когда она поравнялась с эркером мисс Долиш против
нашего флигеля, шажки замедлились, как бы сошли на нет. И мне вовсе не
почудилось, что с такого расстояния я углядел сумасшедшую дрожь черных
кисточек и блеск стрельнувшего в мою сторону глаза. Как по команде
хозяина, я бросился вниз и шмыгнул за дверь.
Эви проплыла мимо ратуши по Главной улице. Народу почти не было,
только девица в кассе кино и полицейский. Соблюдая табу, я следовал за нею
на расстоянии пятидесяти метров. Это было нелегко, потому что она,
обладая, по-видимому, меньшей социальной чуткостью, плелась черепашьим
шагом. Мне пришлось изучать витрины шорника, табачника и менее
убедительные обольщения галантереи для сохранения должной дистанции. Она
дошла до Старого моста и остановилась. В борьбе между зовом приличий и
зовом соблазна победа была предрешена. К тому же и солнце село, близилась
ночь, под аркой моста уже хозяйничала темнота. Над мостом густели сумерки.
Эви расположилась наверху, налегши грудью на каменный парапет. Она
устремила взор в ту сторону, где спряталось солнце. Я к ней поднялся. Мы
удивились при виде друг друга.
- Как твой глаз, Эви?
- Порядок. Полный порядок. А у тебя?
О собственных ранах я и забыл. Я нажал пальцем на правое глазное
яблоко.
- Вроде ничего.
- Бобби не пишет?
Я сперва просто опешил.
- Нет. С чего бы?
Эви некоторое время молчала. Откинула голову назад и искоса мне