"Уильям Голдинг. Пирамида " - читать интересную книгу автора

- Слыхала. Я не сомневалась, что рано или поздно этим кончится. Надо
бы запретить молодым людям гонять по дорогам на мотоциклах.
- Он не расшибся?
- Конечно, расшибся. А ты думал?
- Что-то серьезное?
- Пока неизвестно. В больницу увезли.
Я подлил себе острого соуса.
- Больше никто не пострадал?
Мама молчала. Мне в таких случаях всегда делалось не по себе. Она на
пять метров под землей видела, моя мама. Я в смятении себя уговаривал, что
под мостом ведь темно. И почему бы мне, собственно, случайно не
встретиться на мосту с Эви, не остановиться с ней поболтать. В конце
концов, она почти в нашем доме работает.
- Больше никто не пострадал, а, мама?
- И не только бы мотоциклы я запретила...
Она убирала остатки папиного завтрака.
- Больше никто. А жаль!
Я исподлобья разглядывал маму, когда она уходила на кухню. Мама,
безусловно, сегодня встала с левой ноги. Это с ней случалось нечасто, но
уж когда случалось, лучше было не подвергать себя риску. Более точных
сведений сегодня из нее все равно не вытянуть, какую дипломатию в ход ни
пускай. Папу тоже не имело смысла расспрашивать. Верней, почему не
спросить, но он наверняка уже все перезабыл. Так что оставалась сама Эви.
И вот после завтрака я прошел в аптеку, где папа работал и молчал, как
всегда. В приемной резво стрекотала машинка. Значит, правда, с Эви все в
порядке. Не настолько расшиблась, чтобы работу пропускать, достаточно
здорова, чтоб явиться. Вдруг меня схлестнула радость. Чего не смог сделать
с Робертом мой кулак, то он сам с собой сделал, без всякой моей помощи..
- Пап, может, тебе чем-то помочь?
Папа рывком повернул ко мне свою тяжелую голову. За толстыми стеклами
метнулось изумление. Он дернул себя за седой ус, быстро тряхнул головой,
снова отвернулся. Интуиция мне подсказывала, что сегодня у мамы скверное
настроение с самого утра. Сев за наше пианино, я старался одновременно не
повредить больной палец, не разозлить маму и напомнить о своем
существовании Эви. Я побрел в город, видел, как миссис Бабакумб клюнула
сержанта Бабакумба возле ратуши, переждал, чтоб она ушла. Когда я в свою
очередь поравнялся с сержантом, он поднял взгляд от выбиваемого коврика и
мне кивнул. Сомнений быть не могло. Никогда раньше не бывало такого, а тут
он кивнул. Я слегка дернул головой, что могло истолковываться и как
ответный приветственный жест, и как отмахивание от мухи, и прошел мимо. Я
долго стоял в изумлении у букинистического прилавка, изучая его
содержимое. Я не знал, что и думать. Я читал названия, какие еще можно
было разобрать на потрепанных корешках, какую-то книжку вытащил и
полистал. Я ее не видел. Я видел вместо нее поразительный кивок сержанта
Бабакумба - будто я ему брат-солдат или собутыльник. Я положил книгу на
прилавок, прошел мимо "Лучшей чайной", где шесть кумушек ели печенье, пили
кофе и сплетничали, мимо Дугласа Фербенкса перед бывшей товарной биржей и
тут остановился, оглядывая с хвоста Главной улицы Старый мост. Можно было
успокоиться. С Главной улицы, как ни вглядывайся, нельзя углядеть никого -
никакую парочку - у пирса за Старым мостом. Слава тебе, Господи.