"Ярослав Голованов. Заводная обезьяна ("Канун великого старта" #2)" - читать интересную книгу автора

2.00. Слово автоларму: три минуты, как положено, он будет слушать SOS. С
этого всегда начинаются вахты.
Все было тихо.
Через три минуты, вращая рукоятку настройки, Сашка прокрался в эфир. И
сразу налетел на своих. Какой-то танкер в Северной Атлантике никак не мог
достучаться до Москвы. "Rot", "Rot", "Rot", - сыпал танкер позывные столицы,
но Москва молчала.
"Заснул, наверно", - отстучал Сашка танкеру.
"Заснул, окаянный", - ответил танкер Сашке.
"Может, он до вахты был в гостях", - всунулся тральщик из-под
Ньюфаундленда.
Потом танкер стал трепаться с тральщиком. Сашка не обиделся, понимал: у
них там, на севере, свои заботы. Пошел дальше. Запищала какая-то слабенькая
африканская служба погоды. Наконец он нащупал далекий блюз. Это был Танжер.
Там всегда музыка. "Жутко весело живут", - как сказал бы Витя Хват. Ленивая
мелодия, и мягкая от низких вздохов контрабасов и нескончаемо долгая в
плавном, нежном голосе скрипок, настроила Сашку на лирический лад.
"Занятная девчонка, - думал он,- В огонь, говорит, люблю смотреть. А я:
"Это от дикарей!" Надо же такое сморозить!"
В эвакуацию у них была буржуйка. Маленькая, кругленькая. Труба через
всю комнату. Из стыков трубы капала густая бурая сажа, и приходилось
подвешивать на проволочках консервные банки. Буржуйка быстро наливалась
малиновым жаром, но тепла давала мало, вот только если рядом сидеть... Он
сидел и смотрел на огонь. Он тоже любил смотреть на огонь. В огне мерещились
ему то лес, то пляски, то пожар Москвы и наполеоновские солдаты...
Телевизоров не было тогда... Смотришь - и есть вроде не хочется... "Это от
дикарей!" Идиот. А на воду как глядела...
В 2.15 он опять обернулся к красной лампочке автоларма. Но все было
спокойно в этой темной ночи. Сашка подошел к окну рубки, отвинтил барашки,
толкнул стекло. Свежий ветер надул занавеску. В Танжере хрипатая баба запела
мужским голосом, и Сашка убрал Танжер.
"Ни одна девчонка ни в Одессе, ни в Батуми, о Керчи и разговору нет, не
скажет тебе вот так: я, мол, люблю звезды считать. Ну, хотя бы эта,
последняя, Зойка. Ей что ни скажи - все смеется. Смешно, не смешно - все
равно смеется. Дура потому что. Через каждое слово: "Не может быть!"
Провожал ее после кино, подошли к дому, ну, стоим, а она сразу: "Убери
руки". И в мыслях не было... А мать ее уже орет в окно: "Зойка! Зойка!"
Словно козе. Повернулся и пошел. Она: "Ты куда?" "Топиться,- говорю,- тошно
мне". Анюта вот не скажет: убери руки. Да и не полезешь к такой..."
Писк позывных не мешал Сашке думать о своем. Ухо его автоматически
фильтровало звуки, и пока все многоголосье мира не содержало ничего такого,
ради чего стоило бы оставить свои размышления об Анюте.
"Надо с Толиком поговорить",- вдруг вспомнил Сашка.
Толик Архипов плавал радистом на "Вяземском". Сашка никогда его не
видел, но они были старые друзья. Толик был парень веселый, работал в темпе,
чувствовалось, что может и быстрее, но понимает: это будет уже пижонство,
разговор без удовольствия. "Вяземский" отозвался не сразу. "Спим, значит,-
отстучал Сашка,-а Родина рыбу ждет. Кто порадует страну полновесным тралом?
Пушкин? Прием".
- Пушкина нет. Есть Вяземский - Пушкина первейший друг. И Есенин за