"Александр Евгеньевич Голованов. Дальняя бомбардировочная..." - читать интересную книгу автора

боевые летчики, как они храбро вели воздушные бои, как бомбардировщики почти
без всякого прикрытия летали на бомбежку. Это знал и я от самих участников
боев.
- Однако, - продолжал Смушкевич, - все шло отлично, пока стояла хорошая
погода. Портились метеорологические условия - и все выглядело по-иному.
Слепые полеты, полеты вне видимости земли - это наш камень преткновения, и
хотя мы еще оттуда, из Испании, поднимали эти вопросы, война с белофиннами
снова подтвердила слабую подготовленность массы летного состава к полетам в
плохую погоду, их неумение пользоваться средствами радионавигации.
Практически, как вы знаете, - сказал в заключение Смушкевич, - наша
бомбардировочная авиация не принимала сколь-либо серьезного участия в этой
войне.
Яков Владимирович умолк. Молчание длилось довольно долго. Всякие мысли
мелькали у меня в голове, но сколько я ни силился понять, почему он
заговорил об этом именно со мной, так ни до чего и не додумался.
Действительно, в финскую кампанию погода стояла отвратительная. Туманы,
снегопады, облачность, обледенение - эти постоянные спутники летчиков для
нашего экипажа в его одиночных полетах за линию фронта были, как говорится,
на руку. [25] В непогоду мы чувствовали себя как рыба в воде, используя все
средства радионавигации, в том числе и работающие радиостанции противника,
вплоть до широковещательных станций как самой Финляндии, так и ее соседей.
Пеленгуясь по ним, мы точно выходили в заданные места; что же касается
собственно слепого полета, то, пилотируя по приборам, нам было совершенно
безразлично, летать ли вслепую или при видимости земли. Можно даже сказать,
что, летая вслепую, внимательнее относишься к полету, бываешь более точен. К
тому же плохая погода практически исключала возможность встречи с вражескими
истребителями или, во всяком случае, сводила ее до минимума. При полетах на
небольших высотах зенитная артиллерия не могла принести нам серьезного
вреда, разве только случайно.
Вспомнились и курьезы финской войны. Однажды, пробив оказавшуюся
нетолстой облачность, мы так и ахнули: куда ни взглянешь, везде стоят
аэростаты заграждения, которыми прикрывался Ленинград, как бы говоря: вот
где я! Пришлось быстро вернуться, чтобы сообщить об этом командованию.
Позднее мы всегда проверяли, не видны ли аэростаты.
Понимая, что фронтовая авиация не может летать в плохую погоду, мы
предлагали лидировать ее, иначе говоря, вести за собой, - известно, что
строем пробить облачность довольно просто. Но от этого отказались. Почему?
Тогда мы над этим не задумывались. Выполняли свою работу, а ее нам хватало,
налетали около четырехсот часов - немало в тех условиях.
Почему же все-таки со мной начат такой разговор?
Прервав затянувшееся молчание, я спросил:
- Яков Владимирович, а что, собственно, я должен делать? Какое я имею
отношение ко всему этому? Я гражданский летчик, шеф-пилот Аэрофлота, и
только.
- Вы, товарищ Голованов, должны написать письмо товарищу Сталину.
Я был поражен. Сначала даже подумал, что ослышался.
- Товарищу Сталину?!
- Да, ему, - спокойно ответил Смушкевич.
Наконец, я отчетливо понял, что со мной ведется серьезный, важный
разговор, который был заранее обдуман, а не просто возник здесь, под