"Геннадий Головин. День рождения покойника (Повесть) " - читать интересную книгу автора

эти фантазии. Он начинал вопросительно взглядывать вокруг,
вставать-садиться, мелочь по карманам пересчитывать. И словно бы глох в эти
моменты... Кончались, впрочем, святые беспокойства довольно быстро и всегда
просто - бормотухой внутриутробно.
Так вот. В бугаевском целебном климате и эта излюбленная мечта его
разительно изменилась. Словно бы от жары скукожилась. Полета вдохновения
хватало теперь ровно настолько, чтобы вообразить: вот он бредет прочь и вот
он... прибредает в Бугаевск. И на этом все заканчивается. Ибо начинался тут
"Блик", начиналась Алина, несравненная перина... Тишайший, в общем, угомон
всех дерзновенных поползновений. Всех и всяческих претензий светлейший
упокой.
Да, очаровал Васю Бугаевск. Нигде, понял он, не будет Пепеляеву столь
вольготно телесами, столь раскидисто душою, столь безмятежно мыслию, как
здесь, в райцентре (от слова, несомненно, "рай") Бугаевск! Этот золотушный,
тихо больной городишко принял его - как полузабытого родного.
То же самое можно сказать и об Алине.
...После дежурства на следующее утро объявившись, она, кажется, и
бровью не повела, обнаружив в своей перине адскизадыхающуюся,
каторжно-небритую рожу его, свистящую нефтяным перегаром. Глянула, легла с
краю, устало сказала:
- Подвинься, что ль. Спать хочу, смерть...
Не было в Алине: ни изумления игрой судьбы, повалившей под одно одеяло
двух замечательных мокреньких человеков, ни спасибочка фортуне-индейке,
столь дивно перехлестнувшей их жизненные пути-дороги, ни даже законного
девичьего смущения - возмущения фактом столь нахального пепеляевского
вторжения... Будто все - именно так, как и должно быть.
Василий, что ж, если не настаивали, не возражал. И стали они с Алиной
жить-поживать, как будто уже тысячу лет вместе поживали-жили.
...Размышляя время от времени о статусе своего пребывания в алининой
перине, Пепеляев любил представлять себя в виде этакого кота. (Он уважал
котов, особенно помоечных).
В самом деле, жила-поживала, скушные пряники жевала одинокая дева
Алина. И вот приблудился к ней серый, дальше некуда, кот Василий. На автобус
якобы опоздавший... Алина, православная душа, животную, конечно, не выгнала.
По шерстке погладила. В блюдечко молока налила. Живи, сказала, кот Вася,
покуда живется! Вот он и живет...
Алина и разговаривала-то с ним, считай, как с кошкой. Ответов не
ожидая.
И по гостям она его водила тоже напоказ, - как диковинного говорящего
кота.
Приближение светской жизни Василий без ошибки определял по тревоге,
которая сквозить начинала во взглядах, исподтишка на него Алиной бросаемых.
Это она за него, дуреха, боялась! Как будто он мог позволить себе в гостях
что-нибудь слишком уж этакое: не к месту матерное ляпнуть, хозяйку не за то
место ухватить или, того хуже, нежное какое-нибудь блеманже приняться
ножиком резать вместо того, чтоб - плоскогубцами его, как принято... Насчет
того, чтобы бонтон держать, ослепительное впечатление произвесть - этому не
Пепеляева было учить! Конечно, учитывая уровень, он перед гостями о
катаклизьмах или безразмерности пространства не очень-то распространялся.
Философов тоже не касался. Изящную словесность, равно как и науку (в смысле