"Геннадий Головин. День рождения покойника (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Сгорел он, единственный мой. И все товарищи его - тоже. Ай не слышал?
Возле Синельникова баржа его с другой стукнулась. А та - керосин везла...
- Та-а-ак! - не очень-то весело хохотнул Василий. Что-то он уже начинал
соображать, и какая-то муторность воцарилась в душе его.
Когда он вслед за матерью вошел в дом, та уже молилась, стоя на
коленях. Молилась, видать, бестолково: то благодарственное что-то бубнила,
то корила небесную канцелярию за какие-то недоработки, то тихонечко вдруг
взвывать начинала в безутешной муке.
Отмолившись и все еще стоя на коленях перед иконами, она боязливо, но и
с надеждой, исподтишка оглянулась назад.
Василий сидел за столом, нога на ногу, пошевеливал босыми пальцами.
- Тута я! - живо перехватил он ее взгляд. - Никуда не подевался, не
надейся, старая! Может, по старой памяти пожрать дашь? Все ж таки,
как-никак, сыном тебе приходился!
Мать от таких его слов охнула, всхлипнула, перекрестилась, но все ж
пошла за печку греметь посудой.
На улице возле заборчика смирно кипела любопытствующая толпа. Среди
непонятно чего ждущих граждан ходил туда-сюда участковый Загрязнянц,
поддерживая общественную тишину и порядок, сам то и дело с опаской
поглядывая на дом Пепеляевых.
Мать накрывала на стол. - Девять дней вчера справили, - боязливо
объяснила она. - Вон сколько еще всего наоставалось...
- И чем помянуть найдется?
- А как же? - не без гордости откликнулась старуха и с готовностью
пошла к шкапчику. Початую бутылку неся оттуда, как грудного младенца, вдруг
посреди дороги остановилась, пораженная внезапной мыслью.
- А кого ж ты поминать будешь? - с суеверным ужасом спросила она.
- Не бойсь, мать! Ташши! Кого похоронили, того и помянем!
Набуровил стакан, звякнул им об бутылку:
- Будь здоров, Василий Степанович! Мать перекрестилась.
-... а это, что ли, тоже... - он повел вилкой по столу, - из
пароходства бесплатно?
- Из пароходства, из пароходства... - как больному объяснила мать, - за
деньги только... И колбаски отпустили, и маслица, и консерву. Как сороковой
день справлять, сказывали, еще выдадут. Только... как же теперь сороковой
день?
- Да-а! - хохотнул Василий. - Не повезло тебе! Другим выдадут -
колбаски, маслица, - а тебе-то, пожалуй, хрен без маслица? Кого на
поминки-то звала?
Мать перечислила. Василий, вновь наливая, заметил:
- Сереньку - зря. Этому бы только нажраться на халяву. Ему что поминки,
что день рождения Моцарта - один праздник.
Разговаривая с Василием, мать боялась лишний раз глядеть на него: так
ее тут же всю и охватывало! Будто с быстрой горки на салазках слетала.
И верилось ей, и не верилось, что сын живой объявился.
Больше - не верилось, что такой-то лысый, со страхолюдной такой бородой
(похожим, правда, голосом говорящий) действительно сын ее, Вася. Но уж
больно по-хозяйски-то вел себя!
И конечно же, господи, не чуяло материнское нутро никакой подмены - он
это был, он! Но - не хотела этого чуда душа! Ломало, коверкало ее всю в