"Геннадий Головин. День рождения покойника (Повесть) " - читать интересную книгу автора

оркестр с месткомовскими веночками и на народные деньги. С этаким-то
Пепеляевым Пепеляев поостерегся бы не только в разведку идти, но и в пункт
приема стеклопосуды, А между тем...
А между тем - несмотря на все пепеляевское жалостное презрение, - тот,
похороненный, вовсю торжествовал сегодня, жил в почете и уважении, даром,
что похоронен. А Вася, самый что ни на есть неподдельный Вася, с уже
прилепившейся к нему кличкой "Покойник", вынужден был мыкаться среди людей,
подобно пьяной сиротинушке, - антипод, не известного и даже подозрительного
происхождения, не имеющий права не только жить Василием Степановичем
Пепеляевым, но и, если приспеет нужда, умереть не имеющий права под этими
дорогими сердцу инициалами, поскольку и на кладбище и в жизни капитально
занял его место какой-то неведомый нахал-самозванец, воплощение, прости
господи!..
...В ложе бенуара повеяло вдруг тройным одеколоном. Не оборачиваясь,
Пепеляев прошипел: " Уйди, Серомышкин, убью!" - и, кто знает, мог бы и
убить, не исчезни тот сразу, потому что очень уж великолепно-обидная мысль
зашипела, завертелась, забрызгала, как бенгальский огонь, искрами в его
голове.
Он вдруг подумал: "А люди-то, похоже, правы, ежели им высочайшим
образом наплевать, живой ли я, дохлый ли?.. Кто я им? Да никто! Пустое
пространство, занятое телом. До третьего десятка дожил, а если посмотреть,
как дожил, и сказать нечего. Придурялся всю жизнь с бормотухой в утробе. Вот
и допридурялся: пшик остался, бесфамильный и безымянный. Случись взаправду
умереть, чем люди-то вспомянули бы? А ничем. Ничем! Вот и выдумывает черт те
что и курам на смех. Тот - хоть сгорел, хоть ужасными обстоятельствами своей
погибели, а все ж таки поразил до самого нутра людское воображение. А он?
Помрет - напишут (да и не напишут, краски пожалеют, а просто подумают):
"Был, пил, помер".
Очень пригож взгляду Пепеляева был вот этот Пепеляев, культурно
возлежащий в филармонии, и вновь, как и в былые времена, вольготно
размышляющий о высоком.
Но тут в зале деликатно захлопали ладошками, и Васе пришлось отвлечься
от своих ответственных размышлений.
Кто-то раскланивался, как официант. А за кулисой, за занавесочкой, уже
стоял с разнесчастным лицом наготове еще один служитель искусства с какой-то
бандурой в обнимку.
- Шарль Заразян, - строгим жестяным голосом объявила какая-то бабка,
должно быть, здешняя начальница. - Прелюдия си-бемоль-мажор... - Потом,
помолчав, с отвращением добавила: - Произведение посвящено краснопартизанцу
Василию Пепеляеву!
Все хорошо, но зря она сказала "посвящено". Пришлось встать,
раскланяться. Они сразу догадались, кто их посетил. Одна девица подкралась
и, как покойнику, положила цветочки.
Тем временем паренек с несчастным лицом наладил свою бандуру и вдарил
по струнам!
Василий с ходу догадался, что лучше на него не глядеть. Чересчур уж
сердечное сострадание возникало при виде того, как уродуется на работе
человек, как выматывает из него все до единой жилочки это пресловутое
искусство... Зато в самомучительстве этом парень музыку добывал
качественную! Закрывая глаза и, будьте любезны, добро пожаловать в красавец