"Геннадий Головин. День рождения покойника (Повесть) " - читать интересную книгу автора

за деревьями чье-то освещенное оконце, с воплем: "Феня! Это я!" - рванул что
было сил туда.
Тут же, конечно, ухнул чуть не по грудь в бурьянную топь, но все же
стилем брасс прорвался к забору.
- Фенька! Фе-енька, мать твою!.. - заорал он. Свет в окошке быстренько
погас. Щелкнули шпингалеты - как винтовочные затворы. Пепеляев обиделся: это
от него-то прячутся?!.. Многотрудно пыхтя, выворотил из забора кол и стал
колошматить им по штакету.
- Дешевки! Смерть сухумским оккупантам! А ну, выходи! - орал он до тех
пор, пока не переломился. Кол переломился, он утерся и пошел далее.
Своим непониманием люди огорчали его. Вот Фенька, к примеру. Заперлась
от него, на все замки оборонилась, а того, дура, не поняла, что он ведь к
ней по-хорошему шел! Может, веру хотел вернуть в недоброкачественных
людей... Он ведь, ежели чего, так, ей-богу, - вплоть до свадьбы!! А че?.. И
детеныша, чего уж, не обидел бы. Они, когда маленькие, очень смешные бывают.
И ее бы, Феньку, особо уж не упрекал. Но теперь-то уж - все! Сиди, дура, под
своими шпингалетами! Главное, того ведь не понимает, что пусть он, таракан
донжуазный, даже возьмет ее, к примеру, замуж! Не даст он ей личного
женского счастья! Как же он может дать, если на рынке с помидорами встанет -
ни стыда, ни совести! - по восемь рублей кило, виданное ли дело? А как
бормотухой своей, "Кавказом", страну до краев наполнить - где они, которые в
фуражках? Тут их нет... Ну, и ладно, Фенька! Хрен с тобой. Христос с тобой.
Точка. Конец связи.
...Он за что себя больше всех уважал? За легкий характер души. За
наплевательское отношение к трудностям жизни. Чуть где-нибудь в жизни
начинало скрипеть и коситься, Василий, тут как тут, начинал выступать:
- Ничо! Не боись, братцы! Ничего не будет, окромя всемирного тип-топа!
Главное, не мандражить! Потому что, как утверждает наука, все - есть
печки-лавочки по сравнению с гранд-задачей мирового свершения... Проще? То
есть, значит, поэтому выходит, что, ежели пропорционально, то исключительно
все есть ни что иное, как клизьма от катаклизьма. На кладбище, в общем,
разберемся, кто неправ, а кто виноват.
Страшно подумать, в какого мыслителя мог бы превратиться Пепеляев,
пойди он дальше шестого класса да без бутылки! Рассуждения о бренности
земной суеты ("клизьма") в сравнении с беспредельностью и загадочностью
мироздания ("катаклизьма") он вынес после единственного и случайного
посещения чертовецкого планетария. Оттуда же он унес слово "парсек", которое
долго употреблял как ругательное.
Вот и сейчас: через пяток-десяток минут он уже и думать забыл,
легковесный человек, о какой-то там неблагодарной неверной Феньке. И в душе
его развеселый ксилофончик уже вызванивал что-то в высшей степени
жизнеподтверждающее, тамбурмажорное, громогремящее, что-то среднее между
"Все выше, и выше, и выше..." и "Ай, вы сени мои, сени!". И несусветнейшая
белибердень, веселейший бред собачий уже представали его воображению: тут
тебе и всеобщее народное ликование по поводу спуска на воду атомной
самоходной баржи "Василий Пепеляев", и гастроли какой-то
агитстриптиз-бригады под идейным васиным управлением, тут и иллюминация на
выставке фонтанов достижений народного хозяйства, тут и любимая Васина
картина-триптих "Боярыня Морозова убивает блудную красавицу-дочь"... И,
главное, - неограниченная возможность глядеть на все в мире с высокой