"Геннадий Головин. Чужая сторона" - читать интересную книгу автора

настроение портить!
Тяжелые, снеговые, похоже, облака громоздились по горизонту. Смерклось.
Черные мокрые поля, скорбно и скупо присыпанные белым, тянулись по сторонам
дороги.
Угрюмая осень, непоправимая осень царила в мире. И то и дело тоскливо
вскидывалось сердце: до зимы, серой, хмурой и безрадостной, оставался
день-другой, не более.
- Летают! - с облегчением вскрикнул вдруг Костик и вновь повеселел. - А
то, думаю, сидеть дяде Ване Чашкину! Больно уж злодейские тучи заходят.
Неприятно, словно свинец на срезе, посверкивающий самолет, похожий на
беременную рыбину, грузно набирал высоту. Он казался почти белым на фоне
черно-сизых туч, и был он дивным, но и раздражительно-ненужным, посторонним
здесь, во глубине глуши.
При виде самолета Чашкин неприятно взволновался.
Сейчас, внутри машины, рядом с поселковым Костиком - он был еще дома.
Но до города оставались уже минуты - уже поднялись над лесом бело-красные
полосатые трубы комбината, жирно и сыто извергающие сажный дым, все чаще
попадались навстречу городские машины... Вот-вот должно было кончиться свое,
знакомое, и начаться - новое, чужое!
И опять он услышал, как вяло, протестующе заныло в душе. Не хотел он
никуда ехать! Боялся он ехать!

* * *

Его пристегнули ремнем поперек живота, и он стал сидеть, неестественно
выпрямивши спину, затылок закинув к изголовью кресла, руки державно возложив
на подлокотники - очень сам себе напоминал окаменелого какого-то истукана.
Неизвестно было, в какую сторону глядит самолет, но Чашкину почему-то
думалось, что лицом он обращен сейчас прямиком на Москву, и вот теперь-то,
связанному, насильственно повернутому в ту сторону, ему уже невозможно было
увильнуть мыслью от того, что ждет его там. И с покорной отвагой прикрыв
глаза, Чашкин стал понуждать себя думать о том, что ждет его там...
И вдруг - на удивление легко, быстро, исчерпывающе - увидел,
как скромно толкутся на улице возле забора, и в палисаднике, и на
крыльце материнского дома, без конца перекуривая и, похоже, не имея охоты
заходить в дом, темно одетые люди с выражением лиц
деловито-сурово-торжественным...
как, бережно проталкиваясь сквозь эту тихую толпу, снуют туда-сюда
распорядительные женщины, непонятно взбодренные и оживленно озабоченные
неизвестно откуда идущими поручениями...
как чинно восседают на скамеечках, вынесенных на воздух, старушки в
черных глаженых платочках, беспечально, с торжественным и одухотворенным
высокомерием поглядывающие на молодых, которые потерянно мыкаются по двору,
все не решаясь войти в дом, а потом все же заходят, чтобы через несколько
времени вновь возникнуть на крыльце с лицами, взволнованными и
светло-растревоженными...
Он увидел затем, что и в доме рассажены по табуреточкам и стульчикам,
стоящим как-то по-особому отдельно, многочисленные старушки - здесь-то
совсем уже старенькие, кажущиеся спящими, иной раз и вправду задремывающие
но время от времени так взглядывающие на оживленно живущих вокруг людей,