"Геннадий Головин. Чужая сторона" - читать интересную книгу автора

садящимися "бортами", с отменами рейсов, с перерегистрацией...
Она ведь была, видит бог, девочка совсем не грубая. В любое другое
время ей доставляло отчетливое удовольствие сидеть за своей загородочкой в
синенькой, по фигурке ушитой форменной тужурочке и отвечать на вопросы
пассажиров, получая удовольствие от того, как терпеливо и вежливо, с улыбкой
и добром отвечает она пассажирам. И даже в этот день, с утра, ей долго
хватало терпения отвечать, как учили, но старшая по смене, как назло
(назло!), пропала, и вот она сидела в своей стекляшке уже четвертый час, а
толпа разгневанных, ничего не понимающих, несчастных людей все осаждала и
осаждала ее оконце и злость свою, бешенство свое к Аэрофлоту выплескивала на
нее, и ей, конечно же, было обидно, с каждым часом все обиднее и обиднее, и
сначала она чуть не плакала, а потом...
А потом на чью-то грубость ответила вдруг и сама с хамством, слегка
даже ошеломившим ее, но от которого вдруг так странно-легко стало, так
защищенно, какие-то нудные тормоза ослабли... И хоть она еще пыталась слабо
сопротивляться этому новому в себе, но все чаще уже срывалась на базарные
скандальные ноты, и хоть стыдновато ей все ж делалось каждый раз, но уже и
освобожденно и злобно-весело.
И вот когда сунулся в окошко этот человек с лицом несчастной
морщинистой больной обезьяны и сказал про похороны - девушка с облегчением
перевела дух. Не надо было сволочиться, не надо было чужим голосом
выкрикивать чужие слова... И она улыбнулась этому человеку по-человечески и,
испытывая к нему что-то вроде благодарности, стала втолковывать, что пусть
он идет в отдел перевозок, коли телеграмма сеть, его-то отправят, пусть не
беспокоится (хоть одного-то по ее милости отправят!), первым же рейсом, а
рейсы будут, не волнуйтесь, после регистрации будут сформированы новые рейсы
из тех пассажиров, кто имеет право в нынешних обстоятельствах лететь в
Москву.
Выслушав объяснения. Чашкин забелевшие от напряжения руки от прилавка
отцепил, толпа его тут же сплюснула, отпустила, еще разок придавила и
наконец, совершенно счастливого, хоть и полузадушенного, изжамканного,
выплюнула в сторону!
И там, чуть не упав, зацепившись за коленки сидящего на корточках
безмятежно веселого парня, Чашкин выдохнул с восхищением:
- М-мать честная! Как живым-то оставили?!
Парень улыбнулся ему с сочувствием, актерски сверкнул
ослепительно-белыми, на подбор зубами:
- Ребра-то целы? Ну тогда - ничо! - И вновь обратился оживленным взором
к толпе, которая бушевала возле справочной и куда он время от времени
неизвестно кому подкидывал лозунги: - Праально! Если не москвичи, так что
же, уже и не люди??
Ему, одному-единственному, было весело здесь. Он, один, не был злобен,
не был взвинчен. Казалось, вокруг него кругом очерчено пространство
безмятежности и веселого удовольствия жизни.
Чашкин с сожалением оторвал взгляд от кучерявого этого весельчака.
Пошел искать отдел перевозок.
...И вот теперь, позволив себе малость передышки, сидел на полу балкона
и тешил себя покоем, довольством, смутными усладами случившихся с ним
сегодня удач.
Хотя, если честно глядеть, никаких ведь удач еще и не случалось. И о