"Геннадий Головин. Чужая сторона" - читать интересную книгу автора

Она расхохоталась, мельком оглянувшись на него. Успокоила:
- У меня зато отец из ваших краев. Не потеряйся гляди!
- Я уж за тобой - как нитка за иголкой! - воскликнул счастливо Чашкин и
опять заторопился изо всех сил.
- Да разве тут протолкаешься? - потерянно сказал Чашкин, когда они
подошли к отделу перевозок и поглядели, что творится.
Творилось примерно то же, что и возле справочной. Каждый на свой манер
норовил добраться до начальника, который с измученным лицом, хранящим легкую
брезгливость честного человека, попавшего в обстоятельства нечестные, сидел
за столом, отделенным от людей подобием прилавка.
- Нет, - говорил он всем. - Нет. Пока нельзя. Нет распоряжений. Не имею
права. - Старался говорить как можно ровнее и спокойнее и не сорваться на
крик, который так и торкался у него в горле.
Он, этот начальник, не мог не понимать, что сейчас олицетворяет для
всех этих несчастных людей ту самую подлую, барски-пренебрежительную силу
сидящих наверху, которая, одна, и вынудила мучиться, бесноваться от
бессилия, унижаться и быть униженными сотни, тысячи мужчин, стариков, женщин
и детей, вероломно застигнутых и посаженных в аэропортах, и поскольку он
знал, что сделано это не из соображений веских, а исключительно лишь из
трусости перед начальством, которое придет завтра ("Кто знает, а не спросит
ли завтрашний начальник, а почему, дорогие товарищи, в дни всенародного
траура, в дни единодушной скорби, в дни, когда особенно нужна была
политическая зрелость, бдительность и выдержка, почему по вашей, дорогие
товарищи, милости Москва, столица нашей Родины, была наводнена случайными
людьми?"), и поскольку многих из тех, кто принимал или мог принять такое
решение, начальник отдела перевозок знал и откровенно презирал, ему тем
большего и тем более мучительного труда доставляло сидеть вот в этом кресле,
быть поневоле защитником их подлой воли, и вот почему чем дальше, тем больше
ему отчаяннейшим образом хотелось сорваться на крик.
Человек с ослепленными от бешенства глазами вырвался из толпы,
толкшейся возле прилавка. Чуть не сшиб Чашкина с женщиной.
- Стопчут нас здесь однако... - сказала она. - Попробуем, может, через
Степаныча пройти?
Открыли дверь "Посторонним вход воспрещен", прошли по узкому коридору,
спустились на несколько ступенек, поднялись на несколько ступенек, повернули
направо, повернули налево, пересекли комнату, где, надрываясь, орал по
телефону мужчина, приветливо кивнувший женщине и без выражения оглядевший
вконец оробевшего Чашкина - и вдруг оказались, как с удивлением обнаружил
Чашкин, там же, откуда уходили через полуоткрытую дверь было видно, как люди
штурмуют прилавок, но теперь-то и Чашкин и женщина были по эту сторону.
Женщина подала знак осаждаемому человеку, и тот сразу же, с облегчением
заулыбавшись, поднялся. Будто только и ждал повода хоть на минутку покинуть
свой пост.
Однако, когда он заметил Чашкина, стоявшего за спиной женщины, лицо его
опять заметно ожесточилось.
- Давай телеграмму! Быстренько! - сказала женщина, пока тот
приближался.
Чашкин с готовностью протянул. Стал с любопытством оглядываться вокруг.
Защищенность, покой и отрада царили в нем.
Вдруг он услышал: