"Агустин Гомес-Аркос. Ана Пауча " - читать интересную книгу автора

доли! Так что не на что сетовать.

Если б мне остались хотя бы их могилы, думала она. Для чего нужна
жизнь, отяжеленная смертью близких, если ты не можешь хоть немного облегчить
свое одиночество на родных могилах?
А может, это и к лучшему. Зачем отягчать горечь мертвых, добавляя им
горечь живых?
Пусть покоятся в мире, говорила себе Ана Пауча.
Маленькая и черная - муравей, слившийся с серым пейзажем железной
дороги, - Ана Пауча идет навстречу своей ледяной судьбе. Она не знает, что
Север - холод. Правда, чрезмерное тепло ей тоже неведомо. Уже давно ее
иссохшее с годами тело, почерневшее, словно забытая на дереве слива, не
страдало от жары. Даже под самым палящим солнцем (солнцем ее родной
деревни), под которым зерно и виноград созревают на месяц раньше, чем в
других местах, ее всегда немножко познабливало, всегда с наступлением ночи
она дрожала. Летом и то спала под одеялом, лишь второе откладывала в
сторону. Порою даже случалось, что она вставала на рассвете, чтобы согреться
чашкой бульона. Лишь на несколько минут ее бросало в жар, и тогда она
расстегивала лиф и обтирала пот. Педро, заметив, что она вечно дрожит как
щенок, обычно крепко сжимал ее в своих объятиях, чтобы она могла уснуть. В
то время ей было всего тридцать пять лет. Через пять лет мужа уже не было
рядом с нею, чтобы согреть ее своим теплом, и началось неотвратимое
остывание - так остывала бы планета, если б ее перестало согреть солнце.

Она не может удержаться, чтобы не кинуть робкий взгляд на людей, что
встречаются ей на дороге. Мимолетный взгляд. Словно в этом есть что-то
постыдное. К примеру, на этих мужчин, что работают на путях. Ясное дело, они
не станут спрашивать, откуда она, куда идет. Они вкалывают. Это она
прекрасно видит. Словно части головоломки, они укладывают щебенку, что лежит
на железнодорожных путях между шпалами, которую козы неутомимо вышвыривают
оттуда своими бунтарскими копытами. Нет, они не железнодорожники, думает
Ана. Это звучит слишком красиво! Строители дороги! Эти бедолаги должны
называться как-нибудь попроще. Они просто поздороваются с ней. Бояться
нечего, им болтать некогда. Здесь вкалывают. И они никогда не узнают, что у
нее нет желания рассказывать о своем сыне. Даже если им на это наплевать.
- Привет, бабуля!
Она вздрагивает. Не от страха. Ведь впервые за свою жизнь она сейчас
заговорит с незнакомыми. Она сглатывает слюну. Нужно быть вежливой, нужно
кивнуть им головой. Бедняги всегда нуждаются в дружелюбном кивке. Как она,
например. Животные и те рады, когда их чуть приветишь. Все, что двигается,
способно на дружеский жест. Зачем же отказывать в этом людям?
На душе у нее становится легче. Она лишь слегка кивает головой, и все
же на душе у нее становится легче. Даже намного легче. Приятное тепло
обволакивает ее, просачивается в жилы и вливается в кровь, словно теплый
ручеек. Как в старые добрые времена, говорит она себе, делая усилие, чтобы
вспомнить, словно ее старое доброе время восходит к сотворению мира. К
Слову. Ана-печальница.
Она ускоряет шаг, ее ноги семядесятипятилетнего ребенка хотят в
мгновение ока покрыть все расстояние, чтобы пятки были еще на юге, а носки
уже на Севере. Напрасный труд. Смерти не к спеху. Конечно, она ждет Ану, но