"Агустин Гомес-Аркос. Ана Пауча " - читать интересную книгу автора

деревушки, не знаю почему, наверно, чтобы побольше заграбастать денег, -
сказал мне, что не станет попусту тратить время на поиски могил моих
упокойников. Так-то вот. "Да и что там могло от них остаться", - добавил он.
И право, что? Кости? Обручальное кольцо? Серебряные медальки Девы
Заступницы, которые мои сыновья носили на шее? Ну и от чего оберегла их Дева
Заступница?
Собака слушает. Им совсем не хочется спать. Обе они в таком возрасте,
когда сон становится короче, когда глаза смыкаются поздно, а открываются на
заре. Какой-то колокол, словно ему тоже не спится, звонит полночь.
Ана Пауча довольна. Наконец-то рядом с нею есть живое существо, которое
слушает ее. Кончилось ее тридцатилетнее молчание, кончилось навсегда.

Но достаточно ли ей собачьего внимания, чтобы стронуть с места жизнь,
так давно застывшую на мертвой точке? Непрожитую жизнь? Полную страданий.
Сон не идет к старой женщине, она думает о своем малыше, о его
письмах - он регулярно писал их, - которые она каждый раз сжигала, не
попросив, чтобы ей прочли их, отказываясь смириться с этой медленной
смертью, как называют пожизненное заключение. Возможно, ее сын проживет
долго, доживет до ее возраста, до семидесяти пяти лет. Даже дольше. До ста.
Кто знает? Но между своим рождением и своей смертью он проживет всего лишь
двадцать лет. Мужчины, думает она, никогда не умеют строить свою жизнь. Они
только и способны или умирать, или убивать. Неспособны жить, давать жизнь.
- Знаешь, бедная моя старушка, стоит им только взять в руки ружье, они,
ясное дело, не мешкая нажимают на курок и убивают. Неважно кого: утку,
собаку, солдата, любого человека. Три беременности, двадцать семь месяцев
надежды и страхов, а я ни разу не посетовала на жизнь. Напротив. Все время
была настороже, думала, куда поставить ногу, куда положить руку, куда
прислонить спину, чтобы младенцу было покойно в моем чреве, чтобы не
потревожить его. Моя мать без устали твердила мне: "Не бегай, не делай
резких движений, не волнуйся. Твое тело должно стать колыбелью, должно
покачиваться плавно, как люлька. Девять месяцев твое тело принадлежит не
тебе, а будущей жизни". Моя мама умерла прежде, чем родился мой первенец. Но
она умерла спокойной: знала, что ее смерть не остановит жизни. Той самой
жизни, которая лизнула своим звериным языком кожу моего первого сына. Все
идет по кругу, потому что, как говорят, земля круглая.
Ана вовсе не бредит. Ее родители умерли, когда она была еще девушкой,
когда у нее еще не было ни мужа, ни детей и лишь грезы обуревали ее,
бесконечные грезы, на которые жизнь оказалась такой непохожей. Может быть,
сейчас эти грезы вернулись к ней, чтобы терзать ее старость?
Собака слушает. Ее здоровый глаз влажен. Но она не плачет. Она, как и
ее хозяйка, выше слез.

Медленно с трудом они бредут вдоль железной дороги, одолевая километр
за километром. Каждый шаг приближает Ану Паучу к сыну, к смерти. Эти два
понятия так тесно переплелись в ее мозгу, так крепко связаны, что можно было
бы сказать: сын - это ее смерть, а ее смерть - это сын.
Для них уже вошло в привычку обходить стороной деревни, города,
дорожников, что трудятся на путях, или сельскохозяйственных рабочих в полях,
тянущихся вдоль железной дороги. Они сознают, что не являют собою образец
богатства и силы или хотя бы благопристойности. Собака - просто облезлое