"Агустин Гомес-Аркос. Ана Пауча " - читать интересную книгу автора

которую она получила в наследство от своей семьи. Вот посмотри-ка на меня, я
у своих родителей ела много мяса, яиц, бобов и хлеба. От этого у тебя
здоровые дети!" Мой самый старший отец пожимает плечами и принимается
хохотать. Как бы там ни было, но, когда мать не находит на рынке дробленого
зерна, Грошовый Король и едят остатки вареной рыбы. Вот с кроликами дело
хуже. Как мать ни старалась, ей ни разу не удалось заставить их съесть
рыбную похлебку. И потому приходится летом собирать и сушить траву, чтобы
зимой кролики не голодали.

Ана - маленькая девочка.
Один из моих двенадцати отцов (неважно какой, они делали это по
очереди) всегда старался остаться дома (в особенности с тех пор, как я
покинула люльку и начала ходить). Итак, кто-нибудь оставался дома то из-за
ногтоеды на пальце, натертом тяжелой сетью, то из-за ячменя на глазу,
вскочившего от соленой воды, а то просто из-за того, что нужно было пойти с
матерью и принести несколько мешков картофеля, сделать запас на месяц. Вот и
получалось, что рядом со мной всегда был ангел-хранитель. Если я шла нарвать
свежей травы для кроликов, то лишь потому, что один из моих отцов просил
меня помочь ему. Если матери приходило в голову сделать омлет с травами или
спаржей, мой шестой к примеру, отец говорил, что я еще слишком мала, чтобы
собирать травы на весь полк (он имел в виду всю семью), и неотступно ходил
за мной тенью, раза в три больше моей. Вечером, когда мы ели омлет, он
утверждал, что мне не следует и близко подходить к сосновой роще, ведь там
среди камней таятся змеи, а в кустарнике гнездятся осы, и наша семья рискует
в один прекрасный день больше не увидеть меня. Он хотел сказать - не увидеть
живой. Все эти разговоры, если даже в них не было прямого намека, были
вызваны предзнаменованием смертного дождя. Тогда мой самый старший отец
начинал сердиться на мать, а мать на всех двенадцать отцов сразу, и в конце
концов все они, отталкивая друг друга, принимались страстно целовать меня,
словно видели в последний раз. В детстве щеки у меня всегда были исколоты
бородами двенадцати отцов... который брились не слишком часто. Когда я
вспоминаю об этом теперь, то понимаю, что так прорывалось переполнявшее всех
счастье.

Ана - девочка.
Когда я немножко подросла (мне было, верно, лет десять, не больше), я
научилась шить, стирать и гладить белье, чинить кальсоны и готовить. Но не
читать и писать. Школа, так же как церковь и мэрия, находилась в соседней
деревне, за холмами, нечего было и думать о том, чтобы мне разрешили одной
ходить через сосновую рощу. И потом, к чему мне читать и писать? Я должна
была помогать матери и своим двенадцати отцам, который без конца твердили:
сделай мне то, сделай мне это. В особенности одиннадцатый, десятый, девятый,
восьмой и седьмой (согласно моему счету, мой самый старший отец был
двенадцатым, а самый младший - первым. Не спрашивайте меня, почему не знаю.
Возможно, я считала их по росту после себя). Эти пятеро задавали мне работы.
Они женихались в соседних деревнях и взяли несносную привычку менять рубашки
по два раза в неделю. Да, ничего не скажешь, они всегда были нарядны, когда
приводили своих невест на танцы, но стирала-то и гладила им рубашки я, не
невесты. Я ненавидела этих взрослых девиц, хотя никогда с ними не
встречалась, но из-за них пятеро моих отцов становились какими-то