"Витольд Гомбрович. Космос" - читать интересную книгу автора

мерзость, я никогда ни о чем не узнаю. Я начал слезать и, медленно
спускаясь, думал, что если бы она была ребенком с очень голубыми глазами, то
и тогда она могла бы быть чудовищем - голубым и юным. Так что же можно
понять?
Никогда и ничего я в ней не пойму.
Я соскочил на землю, отряхнулся и медленно пошел к дому, небо захватила
стремительная гонка, мчались огромные косматые стада, белизна их светящихся
покровов, чернота чрева, все мчалось под луной, которая тоже летела, плыла,
выплывала, темнела, угасала и целомудренно обнажалась, небесами завладели
два потока движения, встречных, стремительных, беззвучных, - я шел и думал,
а не послать ли все к чертям собачьим, избавиться от этого балласта, сказать
"пас", ведь в конце концов, как показала фотография, эта Катасина губа не
более чем чисто механическое повреждение. Ну и зачем мне это?
К тому же чайник...
Зачем мне эта связь губ - ее губ с Катасиными? Не буду я больше этим
заниматься. Брошу.
Я уже подходил к крыльцу. На перилах сидел кот Лены, Давидек, увидев
меня, он встал и выгнул спину, чтобы я его погладил. Я схватил его за шею и
стал душить, "что же я делаю", - сверкнуло у меня в голове, но я решил, что
ничего изменить нельзя, слишком поздно, и изо всех сил сжал руки. Удушил. И
он повис.
А что теперь, что дальше, я стоял на крыльце с задушенным котом в
руках, нужно было что-то с ним делать, положить куда-нибудь или спрятать.
Только я понятия не имел, куда. Может, закопать? Но кто же ночью копает?
Бросить его на дорогу, будто машина задавила, - или, может, в кусты, где
воробей? Я раздумывал, кот меня тяготил, но решение не приходило, тихо было,
но тут мне попалась на глаза крепкая веревка, которой деревце, одно из тех,
белых от извести, было привязано к подпорке, я отвязал веревку, сделал
петлю, проверил, не следит ли кто за мной (дом спал, никто бы не поверил,
что недавно здесь безумствовал оглушительный грохот), вспомнил, что в стену
вбит крюк, не знаю уж для чего, наверное, для бельевой веревки, отнес туда
кота, недалеко, за двадцать шагов от крыльца, и повесил его на крюке. И вот
он висел, как воробей, как палочка, для комплекта. Что теперь? Чуть живой от
усталости, я все же побаивался возвращаться в комнату, а вдруг там Фукс, не
спит, будет меня расспрашивать... Но когда я тихонько открыл дверь,
оказалось, что он крепко спит. Я тоже уснул.

5

Надо мной причитающая Катася, подлость какая, Давидека повесили,
Давидек на крюке в саду висит, кто же мог повесить, наказание Господне, кота
Лениного вешать, гадство какое! Это меня сразу разбудило. Кот был повешен. Я
кота повесил. С подозрением взглянул я на кровать Фукса, она была пуста, он,
видно, уже отправился к коту, мне предоставлялась крупица одиночества на
обдумывание...
Меня поразил этот факт, будто я и не душил кота. Прямо со сна одним
прыжком оказаться в ситуации столь неправдоподобной, зачем, о Господи, я его
задушил? Теперь я припоминал, что, когда душил его, чувствовал, будто
пробиваюсь к Лене, как и тогда, когда ломился в ее дверь - ха-ха, я
подбирался к ней с помощью удушения ее любимого кота - в бешенстве, что