"Олесь Гончар. Твоя заря" - читать интересную книгу автора

А впрочем, порешили обе на том, что ведь и летчики не из железа, сердце
же в груди не каменное...
Белым-бело в их степи, до самого окоема лежат разостланные полотна
снегов. Ветер из-за скирды поддувает, слышно, как над ухом звенит
обмерзшей соломиной...
И вдруг тетка Василина, не отводя глаз от заснеженного простора, будто
сова, ссутулясь, заскрипела сухим, словно обмороженным голосом:

Забелели снега,
Да забелели, белые..

Это она пела. И подруга ее детства, мать Софийкина, спустя какое-то
мгновение хрипловато, как от простуды, и вроде бы нехотя присоединилась к
ней. Софийка с горьким щемящим чувством слушала это их скрипящее понис,
будто жалобу бескрайним снежным полотнам, этому холодному горизонту, и,
вдруг -собравшись с духом, попав в тон, сама подхватила песню во весь
голос - звонко и молодо:

Забелели снега,
Ой, да забелели, белые!..

И кажется, во все четыре стороны света не было сейчас такой дали, куда
бы не донеслись эти сдруженные горем женские голоса, которые так и били
силою страсти, боли, тоски, будто сами собой рождаясь из-под степной
одинокой скирды.
Мчимся.
Еще рано, еще почти ночь. Трасса предрассветная, однако, живет, плавно
течет рубинами,- целые галактики огней рдеют во мгле перед нами, бегут и
бегут куда-то вдаль, в неизвестность.
Друг мой сидит за рулем, друг детских лет. Светит в темноте сединой, к
которой я все не могу привыкнуть,- поседел Заболотный за последние
год-два, находясь уже здесь, за океаном, куда его метнула доля на еще одно
испытание. Всего, видимо, изведал мой друг на этих своих дипломатских
хлебах, горестей и невзгод хватил вдосталь, однако жалоб от него не
услышишь, да и по виду не скажешь, что пред тобой человек, утомленный
жизнью. Не скажешь, что власть над ним взяли лета или обстоятельства.
Спортивно-легкий, подтянутый, сидит, свободно распрямившись, положив
без напряжения руки на руль. Мне представляется, что именно так сидел он
когда-то в кабине своего "ястребка", если полет выдавался спокойным и
поблизости не виделось опасности.
Заболотный считает себя счастливцем, искренне в этом убежден, хотя и
хлебнул в жизни всего,- и в небе горел, выходил из окружения, опять летал
и опять падал,- однако же снова вставал на ноги, а что падал - в этом он и
не находит ничего странного, ведь, но его словам, жизнь фронтового летчика
как раз и состоит из падений и воскресении, все дело лишь в том, чтобы
последних на одно было больше..
От одного из бывших его боевых побратимов случилось мне слышать, что
Заболотный был летчиком первоклассным, в полку называли его "летающим
барсом", хоть сам Заболотный о своих подвигах распространяться не любит,"
а если - под настроение - и вызовешь его на откровенность, то скорее он