"Олесь Гончар. Берег любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

различимые бормотания, возможно, не были обращены только к врачу.
Находившийся при операции помполит расшифровал эти невнятные хрипы как
прощальные указания старика команде, как его заклинания, чтобы не резали
там, наверху, парусов, держались до последнего.
Под утро шквал пронесло, успокоившееся море осветилось солнцем. Капитан
облегченно вздохнул: люди живы, судно держится на воде, хотя и жалкий
имеет вид после такой трепки... Курсанты, когда врач наконец-то разрешил
им навестить Ягнича, застали старика изможденным, но в спокойном, даже
уверенном состоянии духа.
- Теперь еще поживу,- сказал он.
Сами исхудавшие, измученные, измордованные схватками со стихией, ребята
все же пытались шутить, допытывались у Ягнича: о какой это тете Моте
кричал он под ножом хирурга. Обиделся старик. Пустое, не было никакой
"тети Моти", нс захотел Ягнич об этом и говорить. Другое занимало его:
- Как там наверху? Как бизань? А грот? А фок? Не разнесло?
- Там порядок, а вот здесь... Ох и крику же было,- не унимались
хлопцы.- Думалось - каюк нашему Нептуну, а оно, вишь, как!.. Из
потустороннего рейса вернулся. Ну и дед! Вот за это любим и поздравляем!
И пытались уточнить:
- Такая воля у вас или это со злости? Чем победиша?
Откуда такая феноменальная жизнестойкость организма?
Ягнич, кажется, и сам не мог этого до конца объяснить.
- Сердце, видать, оказалось живучее, двужильное.
Чую, крышка мне, хлопцы, совсем умираю, а вот умеретьто никак и не могу.
Ягнич признавался в этом смущенно, с виноватой улыбкой, будто испытывал
неловкость, что такого переполоху наделал, напугал экипаж, причинив
столько хлопот и матросам, и капитану, и этому коновалу с ножом. Сердце
сердцем, но было ведь и другое! Но не сознаваться же ему, что, может,
только благодаря этим хлопцам и выжил, что не мог оставить их, желторотых,
в такую тяжкую минуту.
А сердце, сердце что ж... Оно знает, когда ему нужно быть нсумирающим,
двужильным!
Рейс между тем продолжался, парусник шел прежним курсом и неуклонно
двигался к родным берегам. Впрочем, по пути пришлось еще подобрать с плота
рыбаков-греков, которые и после того, как были взяты на палубу, накормлены
и переодеты в спортивные костюмы курсантов, все еще не могли прийти в
себя, очумелые, не могли объяснить толком, каким образом удалось им после
гибели судна оказаться на жалком этом плотике и удержаться на нем, пока их
не подобрал "Орион". Врач оказал потерпевшим необходимую помощь, и уже не
Ягничев стон наполнял кубрик, но теперь сам он прислушивался к тому, как
уложенный по соседству молодой курчавый грек в ожидании укола что-то
бормочет по-своему, а по-нашему только ойкает под шприцем - ойканье, оно,
видно, одинаковое у всех, как и слеза людская. Вскоре греков должны бьтлн
сдать на берег, явилась мысль оставить в Пирее и своего только что
прооперированного орионца на долечивание, но Ягнич от такого предложения
отказался наотрез. Самое намерение это обидело его не на шутку.
- Если уж стал для вас Ягнич обузой,- сказал угрюмо капитану,- можете и
выбросить, да только можно же сделать это поближе к родному берегу... Ведь
у Ягнича есть там своя Кураевка.
Капитан успокоил: нет так нет, против вашей воли никто не собирается