"Олесь Гончар. Берег любви (Роман)" - читать интересную книгу автора

идти. И добавил с улыбкой:
- А Кураевка -то сила...
Ягнич после этого еще некоторое время держался настороже, особенно
остерегался коварства "коновала".
Даст каких-нибудь порошков, усыпит - и проснешься уже в чужом порту...
Не Пирей его испугал - испугало одиночество. В тощ Пирее бывал он
множество раз, люди как люди, хотя и Другого племени. Случилось даже так,
что и первый его, Ягнича, рейс когда-то был именно в Пирей, это тогда,
когда еще безусым комсомольцем, прибавив себе лет (потом это и в паспорт
перешло), по известному призыву комсомола пришел он на флот вместе с
тысячами таких, как и он, плечистых степных крепышей. И бывают же
совпадения в жизни: только ступил на палубу - сейчас же в рейс, выполнять
ответственное поручение Коминтерна! Суть задачи заключалась в том, чтобы
как можно скорее зайти в Пирей и в обход портовых властей взять ночью па
борт болгарских революционеров, которых нужно было во что бы то ни стало
спасти от расправы после поражения восстания. И ходил, и рисковал, и взял
их в ту ночь тайком на борт, а теперь в этом самом Пирее тебя, выходит,
самого с борта?! Однако обошлось. Есть все-таки у людей совесть.
Против Пирея, как такового, он ничего не имеет, но и над его Кураевкой
не смейтесь. Потому что у каждого человека должен быть свой берег, к
которому бы он всю жизнь душой тянулся, видел бы его и за тысячи миль, с
любых параллелей и меридианов. Недаром же замечено моряками: судно идет
быстрее, когда возвращается к родным берегам. Само летит!
Отлеживаясь в кубрике под врачебным надзором, Ягнич постепенно
выздоравливал, покорно выполнял все предписания "коновала", хотя заметно и
тяготился этим. Хотелось ему знать, где они сейчас идут, какой там день
наверху и какой ветер. А еще - какой вид имеет "Орион" после бури, после
той адской воющей ночи, похож ли на себя или стал неузнаваем?
Интересовался, кто это встречный приветствовал гудком их "Орион",-
впрочем, как же его, красавца, не приветствовать: паруса на морях нынче
редкость, и на любых широтах капитаны издалека узнают - учебное крылатое
судно. Датчанин ли там идет, француз или норвежец, а, поравнявшись с
"Орионом", непременно включит сирену, отдаст честь - так уж издревле
повелось у моряков. Кому-кому, а Ягничу по душе такой обычай.
Однажды зашел проведать его капитан.
- Хавдуюду, Гурьевич, как настроение? - Сел подле кровати, расспросил о
самочувствии, похвалил врача, отважившегося на такую смелую операцию (с
"коновалом"
они, кажется, дружат).- Молодец, отлично справился,- расточал похвалы
капитан,- хотя для пего была первая такой сложности операция.
- Оно и видно. До меня, похоже, только лягушек в институте резал, а тут
наконец человек попался. Вот он и возрадовался.
- Не говорите!.. Умелец.
- Кишку, какую нужно, все не мог найти ваш умелец, все не ту тащил.
- Нет, я серьезно: он действительно молодец. При такой качке, когда все
вверх тормашками летело, не растерялся, мгновенно и точно поставил диагноз
и почти без наркоза...
- Да еще тупым ножом...
- У них, Гурьевич, тупых не бывает. Не зря дали парню диплом, да еще с
отличием.